Протасий отсылал полки, не ожидаючи отсталых, и скоро сам ускакал вперед, оставя молодших воевод доправливать рати. Данил выехал на второй день, захватив сына, Юрия. В третий день за ушедшего ратью уходили обозы, и Федор Бяконт принимал, проверял и выслушивал остатних воевод, и, поглядев в глаза черниговскому боярину, те уже не шли – бежали рысью.
Михаила Тверской, забрав все купеческие суда, насады, учаны, паузки, челны и лодьи, посадил рать на корабли и спустил по Волге до Кснятина. Оттуда, берегом Нерли, полки шли к Переяславлю на рысях через Хмельники, Купань, берегом Клещина-озера, и, не задерживаясь у города, на ходу хватая с седел протянутые крынки с молоком, квасом или водой, ловя караваи хлеба, что кидали и протягивали им выстроившиеся вдоль всей дороги радостные переяславцы, мимо Красного Села, по Трубежу, на Берендеево, и дальше, и туда, туда, выливаясь в поля, – так что даже обогнали москвичей, и уже на Колокше, под Юрьевом, встречали переяславскую, двумя днями ранее подступившую к Юрьеву дружину. Михайла Тверской, прискакавший в пыли, в разводьях пота, с ошметьями грязи на щеках, не сходя с седла выслал сторожу и начал уряжать полки. Рати подходили и подходили. Данил, в два дня доскакавший от Москвы до Юрьева, безо спору уступил воеводство Михаилу и подчинил тому Протасия с ратью.
Юрий, зеленый и едва живой после бешеной скачки, с завистью смотрел на отца, которому, хоть зипун и потемнел от пота, было словно бы ничего. Он еще не понимал, что с возрастом у человека появляется умение владеть собой, какого нет у мальчишки, и старик, а уж зрелый муж и подавно, легко вынесет то, чего не сумеет желторотый шестнадцатилетний юнец. Впрочем, умывшись холодянкой и пригладив свои пропыленные до седины рыжие кудри, Юрий стал с восторгом осматриваться и уже скакал по полям от полка к полку, спрашивая: кто и откуда? И чуть не прискакал к подошедшим ростовчанам. Добро, ему вовремя закричали с холма, а отец, спустя полчаса встретивший сына, которого счел уже попавшим в полон, закатил ему такую оплеуху, что Юрий едва удержался в седле и больше уже не совался никуда один, без приставленных к нему старших дружинников.
Андрей Городецкий пошел было к Юрьеву, но Михаил так разоставил полки, что передовой полк Андреев чуть весь не попал в полон и отошел на рысях, едва выбравшись из окружения. Окинф, поведший своих в обход, лоб в лоб столкнулся с Терентием и переяславцами и не посмел без князя начать бой. В конце концов Андрей отступил на несколько верст и стал подтягивать свои разбросанные без толку рати, а Михаил, три дня не слезавший с седла, назначил сторожу, отдал последние распоряжения и, подъехав к шатру, упал с коня. Слуги, бросившиеся к нему с ужасом и воплями, увидели, что князь их крепко спит. Подняв осторожно бесчувственное тело Михайлы, они устроили его на соломенном, застланном попонами ложе и послали за Данилом.
Смеркалось. Данила сидел у костра вместе с сыном и двумя боярами на подложенных седлах и ел горячую кашу из котла. Он скосил глаза на вестника, проглотил, покивал головой, выслушал, переспросил:
– Спит? Ну и пущай спит. Уходился. Молод.
Данил вздохнул, опять потянулся за кашей.
– Не тревожьте там его. Андрей в ночь не сунется. Скажи боярину, пусть будет в покое. Я посторожу!
Доев кашу и облизав ложку, он оборотился к Юрию:
– Видал? Не добро все самому делать. Так и пропасти мочно. Скачи к Протасию, пущай пошлет в сторожу кого ни то. Да узнай там, все ли обозы подошли? А я тоже лягу. Из утра надо Андрея добывать.
– Бой будет, батюшка? – загоревшись, спросил Юрий.
Данил поглядел в огонь, потом на сына.
– Ратиться-то сам будешь али людей пошлешь? – спросил он, прищурив глаза.
– Знамо, людей пошлю! – не поняв, обиделся Юрий.
– Ну, а людей и поберечь не грех! Свои люди-то, не чужие, тоже православные християне. Постреляли маненько из луков-то, и хватит. Понял Андрей, что не с бабами пришел биться, чего ж больше! Теперича и столковаться мочно. А ты молод, глуздырь, у меня, молод да горяч. Никогды не лезь вперед носом-то, нос переломят, того! Преже головой подумай! Видал, как Михайло Андрея обошел? Те и убрались безо всякого бою. И на рати ум нужен, и чтобы не ратиться, да побеждать – того больши! Скачи, сынок, да все толком передай! А я лягу. Приустал маненько. Все на кони да на кони… Да жары-ти стоят! Уж и сердцу что-то тяжело.
Утром, переговорив прежде с Михаилом, Данил приказал трубить и начал пересылаться с Андреевой ратью, а когда воротились гонцы и привезли ответ, что Андрей готов начать переговоры, Данила неторопливо сел на коня и с немногою дружиной поехал, несмотря на отговоры князя Михаила и иных бояр, к Андрею в стан.
– Тебе нельзя! – спокойно отмолвил он тверскому князю. – Тебя он и захватить может. А меня пущай задержит! Княжесьво не пустое, бояре да Юрий постерегут, а и хана он побоится. Хану нынь голка на Руси не надобе. А толковать с ним мне способнее самому. Все ж таки брат родной!
Не слушая ничего больше, отстранив побледневшего Юрия, Данил шагом выехал из стана впереди своей свиты, проминовал холм, спустился, маленький издали, к ручью, вот переехал, вот говорит о чем-то с вражьими дозорными, вот те поскакали опрометью к себе, а Данил, все так же неторопливо, следом за ними, поднялся на холм, перевалил за гребень и скрылся из виду.
В небе плыли жаркие полусонные облака. Жаворонки звенели над истоптанным порушенным хлебом. Юрий почувствовал вдруг, как взмокли ладони, которыми он держал поводья коня. Что ежели отец не вернется? Он растерянно оглянулся: зачем они его отпустили?! С внезапно вспыхнувшей неприязнью Юрий увидел близко от себя красивое серьезное лицо князя Михаила. (Мог бы и сам поехать, чем тятеньку посылать!) Спокойное, с чуть сведенными бровями лицо. (И не боится, ничто ему!) Еще вчера считал он Михайлу героем и завидовал, что его отец не такой, а слишком простой и мирный… Михаил Тверской меж тем поехал проверять сторожу. В жарком безветренном воздухе струился дым костров. Ратники варили кашу. И Юрий готов был заплакать, завыть, броситься на всех: чего они ждут, чего медлят? Надо же скакать, рубиться, надо спасать отца!
Данила вернулся к вечеру, усталый, но довольный.
– Уломал! – говорил он собравшимся воеводам. – Припугнуть маненько пришлось: мол, иньшая рать у нас на подходе, да и, мол, своих сдержать не мочно, рвутся в бой! Ярославцы, те струсили… Еще не всё, еще дотолковаться не смог! Андрей лютует, ну, поутихнет ужо!
Вечером, в шатре, Юрий, как прежде мальчишкой, прилез к отцу, сунулся под полог. Тот устало поерошил волосы сыну.
– Батя, ты храбрый?!
Данил засмеялся, потом закашлялся, долго утирал платком рот.
– К родному брату во стан съездить – не велика доблесть! – наконец отмолвил он.
– Не-е-ет, все равно! – надулся Юрий.
– Ну, а ты бы поехал? – спросил Данил.
– Я? Нет! – решительно потряс головой Юрий. – Я бы бояр послал! Я бы и сам его захватил, коли бы сумел!
