Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
не его это ума дело. Затем, по мере приближения к середине кувшина с вином, мысли Артемонова настраивались на более добрый лад, он вспоминал детство, вспоминал друзей и любимых женщин, и выходил посидеть на крыльцо, чтобы полюбоваться закатом и таинственным, всегда здесь туманным, вечерним лесом. Потом наступала темная и сырая ночь, когда холодный воздух со всей округи собирался в болотной низине, и становилось зябко, почти как поздней осенью. Вся лесная живность начинала шуршать и трещать ветками, пищать, ворчать и ухать, а в прорехи в крыше церкви светили луна и звезды. Иногда в это время Матвею бывало хорошо на душе, а иногда – невыносимо мрачно, словно и не было выпито много крепкого деревенского пойла, а может быть, и как раз из-за этого. В одно из таких мгновений он вышел на крыльцо, и увидел глядящие прямо на него с ближайшей березы два круглых желтых глаза, внимательно, как показалось Матвею, его изучавших. Когда Артемонов привык к темени, он увидел большую сову, то ли ту самую, что вывела его из зимнего леса к месту царской охоты, то ли просто очень похожую. Сова, убедившись, что Матвей ее заметил, взмахнула крыльями и, глянув на Артемонова через плечо, упорхнула в лес.
– Вот, и ты здесь, – заплетающимся языком пробормотал Артемонов, – Один раз меня вывела, глядишь, и в другой раз поможешь.
Он как будто протрезвел, на душе стало спокойно, и минуту спустя Матвей заснул крепким сном прямо на деревянном полу церкви.
Проснулся он в удивительно добром здравии, с чистой головой, хотя и изрядно промокший от сочившегося через дырки в крыше дождя. Решив, что пора вернуться к исполнению полковничьих обязанностей, Артемонов решил сперва помолиться перед покрытым паутиной иконостасом, который давно уже был подчистую растащен, и сохранял лишь несколько самых старых, потрескавшихся и неприглядных икон. Когда он вышел на крыльцо, то обнаружил там стоявших рядом с церковью пару своих подчиненных, которые, видимо, уже давно приехали, но не решались нарушить покой начальника, и ждали его пробуждения.
– Вот это встреча! А чего кони не чищены, и чего без оружия стоите? – обрушился тут же на рейтар Артемонов, отчасти по начальнической привычки, а отчасти – чтобы загладить неловкость встречи. Служивые тут же похватали карабины и принялись с самым воинственным видом осматривать лес вокруг.
– Да будет! Поехали! – скомандовал Матвей.
Вернувшись в полк, Артемонов, не заходя в избы, где квартировали его роты, тут же направился в съезжую. Он понимал, что приятного разговора ждать нечего, и хотел поскорее отделаться от нотаций Ордина. Однако, войдя в избу, он почувствовал, что здесь что-то изменилось, не сразу и поймешь, что именно. Стольник Афанасий Ордин с привычным сосредоточенным видом сидел за своим столом, но по правую его руку располагался не Котов, которого и вовсе не было в избе, а подьячий Илларионов, от которого Ордин неизменно старался держаться подальше. Довольно долго Афанасий не замечал, или делал вид, что не замечал Матвея, и только Илларионов бросал на него довольно наглые взгляды. Наконец, когда Артемонов громко кашлянул, Ордин поднял на него глаза и, не здороваясь, сказал негромко:
– Отлично проявил ты себя, полковник боярский сын Артемонов! С чего бы и начать. С того ли, что ты верных царевых слуг, казаков полков Каневского и Черкасского, пострелял и порубил несколько дюжин, самому кошевому атаману, Ивану Чорному, окольничему, от твоей милости кустами удирать пришлось, – об этом Ордин упомянул, как показалось, не без удовольствия, – Или с того начать, что, за верными царевыми слугами гоняясь, ты еще и войска потерял, как при штурме немалого города? – Илларионов с уважением взглянул на Ордина, и удовлетворенно закачал головой, – А то, может быть, поговорим о том, как ты ближним царским боярам перечишь? Хорошо, князь Юрий Алексеевич человек добрый, и о деле все время думает, а то быть бы тебе, Матвей, в губной избе, битому батогами.
У Артемонова все закипело внутри. Хорошо же было, воюя несколько дней, потеряв брата и самому чуть не погибнув, получать подобную выволочку. Тем более тяжело было на душе от того, что Матвей и сам понимал, что, в общем-то, заслужил ее. Действительно, он не разобрался в положении и атаковал атаманский отряд, который – кто их поймет? – может, и правда не хотел сопротивляться. А в более опасное место, на болото, отправил мало людей, да и тем толком не объяснил, что их может там ждать, и что им следует делать. К Долгорукову мало почтения проявил, сущая правда. Но кому охота будет выяснять, что выполнение просьбы Долгорукова стоило бы Матвею куда дороже, как особенно это выяснялось сейчас, когда засевшие в деревне казаки оказывались верными царевыми слугами. В споре ближнего боярина и князя с городовым боярским сыном правый и виноватый известны заранее. И, тем не менее, Артемонов был зол. Война – дело запутанное, на ней все может случиться, и разве по злой воле устроил все это Матвей, а не став жертвой военной неразберихи? Кому, как не худородному Ордину, самому пробивавшемуся с самых низов дворянской лестницы, понимать, что если по каждому княжескому капризу да при каждой ошибке карать рядовых воевод, то и воевать некому станет?
– Чего же прикажешь, Афанасий Лаврентьевич? – выпрямившись, спросил Матвей.
– Ничего не прикажу, царского указа про тебя пока нет. Только ты теперь к своим рейтарам не ходи, и ничего им не приказывай – еще неизвестно, в каком чине и где тебе теперь быть. Да иди себя в порядок приведи, полковник, разит как из винного погреба. Все, будь здрав!
Покрасневший от злости Артемонов выскочил на улицу, по дороге отпихнув в сторону какого-то возившегося в сенях с бочкой нерасторопного мужика. Последняя фраза Ордина, да еще и при шакале Илларионове, была уже просто подлостью. Да и вообще, до чего же он все-таки, при всем своем уме и знаниях, мелкий и двуличный человечек, возмущался про себя Матвей. Столько вместе выпито, столько друг другу сказано, в том числе и нелицеприятного для всех высоких князей и бояр, и вот, стоило одному из тех вельмож приподнять бровь, и стоило запахнуть, хотя бы и совсем слабо, царской немилостью, и Ордина как подменили. Пусть опала, пусть царский гнев – но неужели верному боевому товарищу нельзя было сказать об этом по-человечески? Неужто от того, что стольник повел бы себя как дворянин, а не холуй, так ли сильно пострадали бы его служебные дела? Ведь Ордин полюбился царю, как говорили, как намекал и он сам, именно
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
