Правда, от решения до исполнения сохранялась дистанция большого размера: заговорщики явно опасались царской гвардии, готовой по приказу Варды смять кого угодно, хотя бы и самого царя. Решили привлечь на свою сторону Симватия и действительно переманили того обещаниями высших должностей.
Наконец, 21 апреля 866 г. заговорщики решили привести свой замысел в исполнение, но все еще робели, поскольку Варда не отдалялся далеко от верных ему царских гвардейцев. Михаил III направлял к заговорщикам одного гонца за другим, требуя привести свой заочный приговор в исполнение, но те перекладывали друг на друга эту опасную миссию. Потерявший терпение император через посланника передал Василию, что время не ждет и что опасность угрожает уже самому Македонянину: если Варда узнает о заговоре, никто не спасется. В принципе события могли принять и такой оборот, и Василий решил действовать быстро. Он ободрил воинов словами: «Где ты, мужественная и отважная душа!» — после чего вместе с ними твердым шагом направился к Варде.
Увидев Василия, цезарь все понял и бросился к царю в ноги с просьбой о пощаде, но тщетно. Подбежавшие солдаты мечами разрубили его тело буквально на куски, причем, как говорят, первым обагрил кровью Варды свой меч Василий Македонянин. Наступило сумасшедшее торжество, как будто Римское государство избавилось от страшного врага. Воины отрезали детородный член у трупа, накололи на копье и выставили на всеобщее обозрение.
Суматоха поднялась такая, что император начал всерьез опасаться уже за собственную безопасность, но друнгарий виглы Константин Армянин успокоил солдат. В такой обстановке продолжать поход не было уже никакой возможности, и войско вернулось в Константинополь[807]. Впрочем, по другой версии, весь поход был задуман царем и Македонянином исключительно с целью убийства Варды, поскольку в самой столице претворить этот план в жизнь было едва ли возможно.
По возвращении из похода Михаил III продолжил прежний образ жизни, чем вызывал глухое недовольство со стороны синклита и столичной аристократии. Явно не желая погружаться в дела государственного управления, император 26 мая 866 г. объявил Василия Македонянина соправителем. Он приказал поставить в храме Святой Софии два трона и в день Пятидесятницы возложил на голову Василия императорскую корону. Вот как это происходило.
В положенный час император в полном парадном одеянии вошел в храм; Василий следовал за ним, неся в руках царские инсигнии и меч. Василевс приблизился к иконостасу и поднялся на верхние ступеньки, ниже поместился Василий, а еще ниже — императорский секретарь, сановники, сенат и народ. Развернув свиток, секретарь огласил царский указ: «Варда-цезарь, — говорилось в нем, — составил заговор против меня с целью убить меня и для этого увлек меня из столицы. И если бы не добрые советы Симватия и Василия, я теперь не находился бы в живых. Но он сам пал жертвой своих прегрешений. Итак, я повелеваю, чтобы Василий, паракимомен и мой верный слуга, охраняющий мою царственность, избавивший меня от моего врага и любящий меня, стал отныне блюстителем и правителем моей Империи, и чтобы все величали его императором».
При этих словах слезы брызнули из глаз Василия: мог ли он, простой крестьянин, когда-нибудь представить себе такое? А Михаил III передал собственную корону патриарху св. Фотию, который и возложил ее на голову Василия. Народ воскликнул: «Многая лета императорам Михаилу и Василию!»[808]
В этом событии видны и традиционные мотивы, и новые, пока еще удивительные. Императоры и ранее при жизни назначали соимператоров, но, как правило, в тех случаях, когда находились при смерти и не имели законных преемников своей власти. При этом степень родства практически не играла никакой роли. Однако в данном случае Михаил III, совсем еще молодой мужчина (ему исполнилось только 26 лет), венчал на царство и собственноручно возложил императорскую диадему на голову совершенно чужого ему человека с точки зрения родства. То обстоятельство, что к этому дню царь еще не имел сына, ничего не значило, поскольку Михаил III был совершенно здоров и явно не собирался расставаться с жизнью. Возможно, таким способом император желал отблагодарить Василия, но, как представляется, награда была явно чрезмерной. Едва ли можно поверить, что для подкрепления авторитета Василия его нужно было обязательно объявлять соимператором — достаточно и сана цезаря, каким ранее владел покойный Варда.
Объяснения этих странностей, очевидно, следующие. В первую очередь император желал публично продемонстрировать самодержавность своей власти — фактор, поставленный им же самим под глубокое сомнение в годы фактического правления Римской империей Вардой. Безусловно, к такому неожиданному и необычному способу подтвердить единоличность царской власти подтолкнул императора сам Македонянин, втайне также не чуждый высоких честолюбивых устремлений. И вполне возможно, что легкомысленный Михаил III, будучи, по обыкновению, в не очень трезвом состоянии, быстро согласился с такой идеей, особенно если Василий сумел убедить василевса, будто эта исподволь подсказанная мысль сама собой родилась в царской голове — обычный, но очень действенный психологический прием.
Так или иначе, но вскоре всем довелось убедиться в том, что царь совершенно не дорожит императорским саном и готов любого проходимца обуть в пурпурные сапоги. После очередных конных ристаний, где победил Михаил III, был дан царский обед, на котором василевс, быстро охмелев, неожиданно привлек к себе некоего Василикина — то ли патриция, то ли брата эпарха Капногена, и мягко с ним поговорил. Затем приказал принести пурпурную обувь, диадему и царский плащ, одел все это на оторопевшего от счастья Василикина и объявил того царем (!)[809]. Словно не замечая пораженного увиденным зрелищем Василия Македонянина, император воскликнул, приобняв Василикина: «Тебе эти сапоги идут больше, чем ему», и кивнул в сторону соимператора.
Теперь в Римском государстве формально стало три императора, и, конечно, такая ситуация не могла продлиться долго: уж слишком противоречивыми были поступки и слова Михаила III, очень уж большие разногласия существовали между группой, поддерживающей Василия Македонянина, и Василикина. А авторитет порфирородного императора был, напротив, чрезвычайно низким. Понятно, что в таких ситуациях кто-то должен был отступить в сторону, пусть даже и ценой собственной жизни.
И действительно, вскоре Василий начал получать известия о том, что его жизни угрожает опасность. Рассказывали, что однажды на охоте он едва не был убит копьем оруженосца, метнувшего его вместо зверя в Македонянина. И будто бы даже этот оруженосец признался в покушении на смертном ложе, когда пришел час проститься с земной жизнью. В конце концов Василий решил разрубить гордиев узел противоречий и не стал дожидаться печального для себя развития событий. Он составил новый заговор, участники которого в третьем часу ночи 24 сентября 867 г. прошли во дворец св. Мамы, где отдыхал Михаил III, и закололи того мечами[810].
