И вот уже из Гатчины мчится в Петербург карета Павла, который в семь лет стал наследником престола, хотя должен был стать Императором… Только теперь, через тридцать пять лет, он дождался своего часа.
Павел волнуется. Он знает о тайном завещании матери, по которому Царство передается его сыну Александру. Сам Александр рассказал об этом отцу. В карете рядом с Павлом – камер-юнкер Федор Ростопчин. Тот самый, который через шестнадцать лет, во время нашествия Наполеона, будучи московским генерал-губернатором, устроит знаменитый «пожар Московский», с которого и начнется гибель Наполеона. Сейчас, поучаствовав в войнах с Турцией и Швецией, бригадир и камер-юнкер Ростопчин прикомандирован ко двору Павла. Павел его любил и даже как-то сказал: «Он необходим мне как воздух».
Ростопчин в воспоминаниях описал этот путь на трон. В дороге Павел встретил множество карет – это мчались к нему в Гатчину курьеры, посланные многими вельможами. Все торопились присягнуть новому хозяину…
Наступал вечер. У Чесменского путевого дворца Павел остановил карету, вышел из нее. Вместе с ним вышел Ростопчин. Тихая, таинственная, холодная ночь, все небо – в звездах. Павел молча смотрел на звезды. «Ах, Ваше Величество, какой момент для вас!» – сказал Ростопчин. «Обождите, мой дорогой, обождите. Я прожил сорок два года. Господь меня поддержал; возможно, Он даст мне силы и разум, чтобы выполнить предназначение… Будем надеяться на Его милость».
Парад подлости
Было десять вечера, когда карета Павла въехала во двор Зимнего дворца. Он торопливо прошел в спальню и увидел мать. Она лежала на полу, укрытая до подбородка белой простыней. Лежала неподвижно с закрытыми глазами! Он сделал, как должно – встал на колени и прижался губами к ее руке…
На рассвете следующего дня читали глухую исповедь и причастили бесчувственное тело. Павел занял угловой кабинет матери, смежный со спальней, где на полу, на сафьяновом матрасе, она по-прежнему умирала.
Кабинет был так расположен, что все, кого Павел вызывал, должны были пройти через спальню Императрицы. Одни пробегали, не обращая внимания на ту, чьего взгляда прежде добивались, как высшей милости. Другие застывали около нее, вслушивались в ее дыхание – а вдруг очнется?
И все это время, отирая платком пот со лба Екатерины, сидела около нее пожилая женщина – Марья Саввишна Перекусихина. Только она была рядом с Императрицей до ее смерти.
Фаворит стоял в толпе придворных. На него уже не обращали никакого внимания. С ним никто не разговаривал… Как пишет Ростопчин: «Он был теперь один-одинешенек. Вокруг него все превратилось в пустыню». Придворные шарахались от него, как от зачумленного. Терзаемый жаждой и жаром, он не мог выпросить стакан воды у лакея. Лакеи с удовольствием пробегали мимо.
Как предупреждали римляне – «Бойтесь милости Цезаря, ибо придет новый Цезарь».
Ростопчин, в котором все уже видели будущего любимца, распорядился послать лакея на кухню – принести стакан воды и сам передал стакан вчерашнему всесильному фавориту.
В это время в кабинете Екатерины уединились Павел и Безбородко, приехавший, точнее, примчавшийся во дворец. Вероятно, именно тогда Безбородко подошел к любимому бюро Императрицы с инкрустацией, изображавшей византийский храм Святой Софии. Открыл потайной ящик. Вынул конверт, перевязанный черной лентой, и передал Павлу. Павел бросил его в камин. В огне нашел последнее пристанище манифест Екатерины, передававший престол ее любимому внуку Александру… Является ли этот рассказ популярной легендой? Или это история, объясняющая поток милостей, обрушившихся на Безбородко? Он станет канцлером, Светлейшим князем, будет награжден поместьями, орденами…
В 9 часов находившийся около Императрицы лейб-медик Роджерсон объявил, что Императрица кончается. Послали за Семьей.
Они окружили умиравшую. С правой стороны встала Императорская Семья – Павел, его супруга, их многочисленные дети. С левой – доктора, прислуга, Платон Зубов, Безбородко и генерал-прокурор Самойлов, племянник Потемкина…
Ее дыхание становилось все реже. Ударила первая четверть одиннадцатого часа, когда Императрица вздохнула в последний раз и отправилась на встречу с Всевышним. Ей было 67 лет, 6 месяцев и 15 дней.
Впрочем, Массон сообщает иное. Около 10 вечера она будто бы пришла в сознание. Начала страшно хрипеть, пытаясь что-то сказать. Наконец издала жалобный крик, который был слышен в соседних комнатах, и испустила дух.
Ростопчин описывал, как генерал-прокурор Самойлов с лицом важным и глупым, которому он тщетно пытался придать выражение скорби, вышел в дежурную комнату и объявил толпе собравшихся вельмож: «Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а государь Павел Петрович изволил взойти на Всероссийский престол». Тут некоторые (коих я не хочу назвать, не потому, чтобы забыты были мною имена их, но от живого омерзения, которое к ним чувствую) бросились обнимать Самойлова и всех предстоящих, поздравляя с императором».
Так, окруженная обычной подлостью двора, она умерла. Все великое вмиг было забыто этими людьми. Но история памятливей людей. История запомнила, и навсегда, ЕКАТЕРИНУ ВЕЛИКУЮ.
Эпитафия шутливая
Накануне пятидесятилетия, в 1779 году, она написала эпитафию самой себе. Чтобы не быть смешной, она назвала ее «Шутливой»:
«Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намерение – понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. «Пощадливая», обходительная, от природы веселонравная, с душою республиканскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась. Она любила искусства и быть на людях».
