– Ты только не сердись, – говорит она. – Я сделала веб-страницу про тебя, про детей, про вашу поездку. Настроила так, что те, кто прочтет про тебя и Нейта, могут вносить пожертвования. Сахиль мне как-то сказал, что есть чужие люди, которых мы не знаем, а они о нас думают и хотят помочь. Мне это показалось интересным.
Я киваю.
– И это поразительно. Больше ста человек прислали пожертвования, от десяти до пятисот долларов. Люди, которые ничего взамен не хотят.
– И сколько там, на счету БМ?
– По состоянию на вчера всего двадцать семь тысяч триста восемьдесят девять долларов восемьдесят шесть центов. Я думаю, Нейту надо будет заплатить налоги. Понятия не имела, что столько будет денег – иначе бы настроила как-то как некоммерческое. Будешь вычитать эти расходы из общей суммы? – спрашивает она.
– Нет, – отвечаю я. – За бар-мицву я плачу отдельно, а любые поступающие дарения должны быть свободны от накладных расходов.
– Это огромная сумма. Я думаю, должны ли мы отдать ее всю и сразу. И мне интересно, что дальше будет?
– Я спрошу у Нейта, когда он вернется.
– О’кей, – говорит она. – Теперь о моем гонораре…
Я жду удара. Вот как, значит, она решила до меня добраться. Я не капитулирую, и она ужалит. Настораживаюсь.
– Обычно я беру от трех с половиной до пяти тысяч, но в этом случае сама хочу пожертвовать часть своего гонорара. Полторы тысячи будет вполне достаточно, если у тебя нет возражений.
Я розовею от неожиданности.
– Это так мило с твоей стороны… попросту щедро, – говорю я, смущаясь своих недавних мыслей.
– Я не шутила, что мне было в радость с тобой работать. Это много для меня значило.
– Спасибо, – говорю я.
И тут она на меня смотрит.
– Ну, не надо, пожалуйста, – прошу я. – Ты же обещала.
– Но попробовать-то можно было, – улыбается она.
Вечером по пятницам я вывожу Мадлен и Сая в китайский ресторан. Мистер и миссис Гао, владельцы, спрашивают меня, не знаю ли я случайно: может, продается какое-нибудь жилье поблизости? Слишком трудно мотаться туда-сюда из Бруклина.
Мне приходит в голову, что можно сдать дом Сая и Мадлен – это хотя бы окупит текущие расходы на его содержание. В субботу утром мы с мистером и миссис Гао едем его осматривать.
– Дом Американской мечты, – говорит миссис Гао. – «Предоставьте это Биливеру», – говорит она.
Я вижу, что ее поразило то же самое, что и меня. Она увидела тут музей Американской мечты.
– Мы не можем себе позволить снимать этот дом, – говорит жене мистер Гао.
– Можете, – отвечаю я. – Сделаем так, чтобы можно было.
Я спрашиваю, сколько они платят сейчас и входят ли в цену коммунальные услуги. Предлагаю им этот дом за сумму меньше ста долларов ежемесячно, включая коммуналку.
– Вы предлагаете невыгодную сделку, – начинает мистер Гао, но жена шлепает его ладонью:
– Чего ты всегда так жмешься? – Она грозит ему пальцем. – Ты мне малину не порти. И оборачивается ко мне. – Спасибо, – говорит она. – Мы очень вам благодарны.
– Надеюсь, вы останетесь довольны.
Августовские дни жаркие, как в духовке, дышать нечем, каждый день истыкан точками гроз, начинающихся между половиной шестого и шестью вечера, при этом часто вырубается свет. Я закупаю дополнительные фонарики, батарейки и свечи и слежу, чтобы обед был сварен к пяти – на всякий случай.
– Отчего умерла Аманда? – спрашивает как-то Мадлен, когда быстро сгущаются тучи и доносится первый раскат грома.
– Аманда? – повторяю я, захваченный врасплох.
Мадлен кивает.
– Ну, да. Отчего она умерла? Дети остались без матери – мы должны хорошо о них заботиться.
Я понимаю, что у нее Аманда и Джейн слились в одну отсутствующую личность.
– Скоропостижно, – отвечаю я. – Какие-то нарушения в голове.
– У нее всегда голова болела, – сообщает Мадлен.
– Это невозможно было предусмотреть.
– У нас был еще один ребенок, – говорит она. – Девочка, умерла, когда ей еще года не исполнилось. Аманда с сестрой ее не помнят – они были еще маленькие, когда она родилась.
– Я думаю, они знали, – говорю я тихо, вспоминая, как прицепилась Аманда к Хизер Райан.
– Может быть, – отвечает она. – Они точно знали, что что-то не так. Аманда мне постоянно делала карточки «Все будет хорошо».
Внимания в СМИ, порожденного отзывом рассказа Никсона, оказалось достаточно, чтобы дать мне выход на агентов. Я завязываю переписку с Франклином Фернессом, человеком из старой политической семьи, который держит средней величины литературное агентство с различными интересами в американской истории и политике.
«Мы любим представлять людей с окраин – меня пугает как раз центр, – пишет мне Франклин Фернесс. – Из середины ничего хорошего не исходит, все действие происходит именно на рубежах».
Фернесс соглашается представлять книгу и начнет ее подавать, как только я вышлю ему окончательный вариант.
В пять тридцать семь утра, в четверг, в августе (время запомнилось лишь потому, что эти конкретные часы навсегда остановились), в стоящий рядом с домом клен ударяет молния, расколов дерево с грохотом такого взрыва, который только небеса могли устроить. У расщепленного ствола одна половина остается стоять, как стояла последние полвека, а вторая рушится на дом, и одна толстая ветка протыкает стену, где находится кабинет Джорджа, делая его похожим на дендрарий.
Сотрясающий стены удар и тут же запах гари срывают меня с узкой кровати в комнате служанки, рядом с кухней. Я хватаю из-под раковины огнетушитель и лихорадочно осматриваю дом. Обнаружив дерево в кабинете Джорджа, я взлетаю наверх и вижу, что Мадлен обнимает Сая, а тот сидит на постели и вопит:
– Папа стрелял! Из «дерринджера» стрелял!
– Это сон, плохой сон, – говорит Мадлен, поглаживая его по спине. Я спешу обратно в холл и стаскиваю с чердака лестницу.
Пахнет озоном, пригоревшей яичницей, порохом, молекулами, разорванными на части и слепленными вновь. Запах на весь чердак.
Мой лэптоп стоит на карточном столе. На заснувшем экране больше не идет слайд-шоу нашей поездки в Южную Африку. Он мигает, заикается, ищет сам себя – пустой.
Стена возле розетки, куда была воткнута вилка, почернела. Огненные следы протянулись по полу на добрый фут, пометив половицы черными отпечатками сажи с электрических пальцев.
Огня нет.
Тесси у подножия лестницы на чердак, скулит. Там же Мадлен и Сай в ночной одежде, смотрят вверх.
– Кавалерию вызывать? – спрашивает Сай.
* * *
