Фёдора и вправду давно не видели.
А Дениска капризничал, не нравилось ему на трибуне. Когда же народ зашелестел, сразу умолк и от мамы — никуда. Но наступил перерыв — и поклонники радостно повалили к любимому игроку. С программками для автографов. Чу! — мальчик, легко сообразив, от мамы отодвинулся и трогательно прижался к Фёдору. Ну, это он маленький был. Однако и для нас, взрослых, футбол стал не просто забавой. А узловой для понимания феномена Черенкова темой. Мы в разговоре с Ириной Викторовной обратились к роману Владимира Набокова «Защита Лужина». Безусловно, в одном случае пусть первоклассная, но литература, в другом — подлинная, без прикрас жизнь.
В шахматы играют, даже утратив зрение, — как экс-чемпион мира Василий Смыслов, например, выступавший до самого ухода из жизни. Да и Фёдор Фёдорович, несмотря на свою уникальность, был земной и ясный — в отличие от Александра Ивановича Лужина, героя романа, которому изначально приходилось трудно с окружающими. Да и вообще Черенков, слава богу, не заканчивал жизнь самоубийством!
Верно. Однако особая и у того, и у другого любовь к игре переходит в одержимость ею. И в романе, и в действительности бесконечно талантливые герои создают для себя несколько иную реальность. Куда остальным не попасть. И сколько бы близкие и родные ни пытались вернуть таких непонятных людей в привычную и, скорее, счастливую жизнь — такое не удаётся. И не может удаться.
Хотя, несомненно, основное отличие Черенкова от похожих литературных и нелитературных персонажей — в том, что он играл не для искусства. А в первую очередь для нас с вами.
Он был человек, радовавший целый, без изъятия, народ. О чём свидетельствует история более поздняя. Это 2013 год, незадолго до ухода.
Фёдор Фёдорович стал тренером мужской команды одного из московских банков. Существует такое межбанковское корпоративное первенство. Так вот Фёдор принял свой банк на предпоследнем месте, а закончил соревнование победой с самыми реальными золотыми медалями.
При этом, вспоминала Ирина, очень переживал за подопечных, желая красивой игры, а не одних побед. И ни разу не повысил голос на игроков, хотя сами они могли кричать друг на друга сколько угодно. Но главное всё-таки не в этом. Трибуны стали заполнять сотрудники, их близкие, друзья, друзья друзей, дети с друзьями и подругами, подруги детей со своими родными: разве удержишь нашу нефутбольную страну взаперти, когда свои неплохо в футбол играют?
Управляющий банком на банкете, посвящённом скромному футбольному «золоту», поведал: «Я до этого не знал, какой работает у нас коллектив. А именно с игрой, с появлением Фёдора, стали ходить жёны, дети. Команда стала выигрывать. Всё совпало. Такой успех — только потому, что появился такой тренер».
Сплотил, словом, Фёдор сотрудников. Всех — от начальства до клерков. Просто бесклассовое общество получилось. Может, Фёдор когда-то этого и хотел. Однако вряд ли мечтал стать тренером коллектива из корпоративного чемпионата. К тому же получилось такое поздновато. Но ведь всё равно: старался для людей. Для всех.
Между прочим, и для собственных врачей — самым непосредственным образом. Ведь было дело, когда заведующая диспансером, где футболист наблюдался, пригласила его на симпозиум. Фёдора, понятно, отговаривали. Там же московские психиатры имели право задать любой профессиональный вопрос больному. А больной, мы не забыли, — тоже человек.
Но Черенков проявил принципиальность: «Это нужно моему врачу». И пошёл. Кто-то из докторов поинтересовался: «Как вы чувствуете влюблённость?» Причём около сотни специалистов внимательно ожидали ответа. И он отвечал. И вообще обошёлся без умолчаний. Довольные и благодарные врачи потом аплодировали.
Много лет Ирина — как когда-то Ольга — смотрела Фёдору в глаза. И в какой-то момент, когда что-то в его взгляде менялось, зорким чутьём родного человека определяла: «Федя, пора в больницу». Он страшно не хотел. Но некуда было деваться. И это было правильно.
А тут — некому стало произносить эти слова.
Черенков остался в своей квартире один.
Нет, не совсем, конечно. Дочь Настя рассказывает:
«Для меня последний год жизни папы — мама не даст соврать — это было что-то невероятное. Мы с папой стали друзьями. Вот реально! Он мог мне позвонить, он мог ко мне приехать. Помимо того, что он болел? Так болел он не в первый раз. И вёл он себя всегда одинаково. А тут — и болеет, и он мой друг. Мы могли с ним делиться абсолютно всем... Живя один, он тянулся ко мне.
Последние месяцы мы очень часто ездили к папе с детьми гулять. Он припас самокат для Сашки (внучки. — В. Г., И. Р.), который я просила не трогать, а его выкинули до сорока дней. Рисунки Сашкины у него стояли. Мы дурачились. И он со мной разговаривал. Раньше он мне говорил: “Яйцо курицу не учит”. Был со мной строг. Когда я ему говорила: “Папа, ты должен лечь в больницу” — отвечал: “Ты вообще куда лезешь?” А здесь я не поднимала так строго разговор о лечении».
Ещё 19 августа Александр Беленков, с которым Фёдор когда-то занимался в школе «Спартака», пришёл к нему в гости, проговорил с ним пять часов. Фёдор делился планами, был в приподнятом настроении. Он, совсем недавно отпраздновавший 55-летие, совершенно не собирался умирать.
Безумно обидно и больно, что на новом стадионе «Спартака» Черенкову так и не суждено было побывать. Какое-то дикое, непостижимое стечение обстоятельств.
30 августа «Открытие Арену» открывали ветераны. Участие в матче Фёдора планировалось, у входа на стадион его уже ждали друзья, которым он пообещал билеты. Но он не доехал. Рассказывают, будто заглянул в какой-то магазин, а выйдя, не смог найти машину. Мистика.
31 августа он ещё играл за ветеранов в подмосковных Котельниках. И даже в начале сентября — в Самаре. Где его интервьюировали местные телевизионщики — и взгляд у Фёдора Фёдоровича был жуткий. Застывший в одной точке.
...В тот страшный день 22 сентября 2014 года Черенков упал без сознания.
Это случилось в подъезде дома, где он последние девять месяцев жил в однокомнатной квартире, приобретённой несколькими годами раньше при помощи «Спартака». Запишем для истории его последний адрес: улица Саморы Машела, дом 4, корпус 3, квартира 18.
Его обнаружила консьержка. Вызвала «скорую». Дозвонилась до Дениса, сына Ирины, который был для Фёдора Фёдоровича как родной уже два десятка лет.
Реанимация. Кома. Обычная — никакая не элитная — московская больница.
Что случилось? Разное говорят. Родным точный диагноз так и не назвали. То речь шла об опухоли мозга, то — о болезни поджелудочной железы.
