на левом берегу Камы, штаб сформировал бригаду, выделив из числа всех добровольцев молодой элемент и отпустив стариков и больных.
В плохой одежде и рваной обуви покинули свои родные села ижевцы и воткинцы и шли пешком 500 верст, узким коридором, местами имея фронт противника в 3 верстах.
За Ижевской армией шло 20-тысячное население Сарапульского уезда, пережившее все ужасы кровавой власти и спасавшееся от неминуемой гибели. Тут были почти исключительно крестьяне, рабочие, ремесленники, словом, трудовой народ, бежавший от «рабочей власти».
Очевидцы захвата красными Ижевска передают следующие подробности кровавой расправы с мирным населением («Уральская жизнь», № 38).
7 ноября красные стремительно ворвались в Ижевск. Часть армии не успела спастись; солдаты побросали винтовки и побежали на завод. Красные окружили завод и произвели проверку рабочих. У кого оказался рабочий билет, того отпустили, а остальных вывели, собрали на церковной площади, всех расстреляли из пулеметов. Всего было убито в день захвата города около 800 человек. Тела убитых возили на подводах несколько дней и зарывали в огромных ямах в лесу близ заводского озера. На следующий день начала действовать Чрезвычайная комиссия. Ловили всех, на кого указывали местные коммунисты. Через несколько дней тюрьмы и все арестные помещения оказались переполненными. Арестованные валялись в погребах и сараях.
Главный контингент арестованных: рабочие и служащие завода. Расстрелы продолжались более месяца. Главное участие в расстрелах принимали китайцы, мадьяры и латыши. Квартиры рабочих семей, члены которых служили в Народной армии, совершенно разграбили. Семьи ушедших рабочих убивались.
Так «рабоче-крестьянское правительство» расправилось с рабочими и крестьянами, посмевшими восстать против его тирании. (Ижевскому заводу пришлось впоследствии, уже в 1919 году, вновь пережить радость освобождения от большевиков, а к концу того же года — новые ужасы их возвращения.)
Автору этих строк пришлось наблюдать зарождение Ижевской и Воткинской армий, пришлось пережить вместе с ней и первые недели великой радости и подъема, как и последние страшные дни оставления Сарапула. Никогда из его памяти не изгладятся светлые воспоминания о русских людях Сарапульского уезда, отдавших себя служению родной стране. Незабываема храбрость рабочих, учащейся молодежи и интеллигенции, с которой эти люди, с глубокой верой в правоту своего дела, жертвовали собой, во имя освобождения России.
На первом этапе своего невольного странствования из Москвы, в Ижевске, Воткинске, в деревне Костоватой, где автор почти месяц укрывался от красных, как и в других деревнях и селах Сарапульского уезда, ему представилась возможность убедиться, какие огромные потенциальные силы заложены в русском народе, как легко было в нем вызвать здоровые патриотические и национальные чувства, как легко было его двинуть на великое дело спасения государства.
Во время атаки красных на пристань Галево, в августе месяце, крестьяне близлежащих деревень, опасаясь расстрелов и грабежей, спасались бегством. Нужно было видеть эту потрясающую картину. Крестьяне маленькой деревушки зарывали свой скромный скарб в землю; обитатели хижин, хлеборобы, кормящиеся своим тяжелым трудом, спасались от правительства, объявившего «войну дворцам и мир хижинам». Тогда казалось, что наше крестьянство со своим здоровым инстинктом собственника не переварит в своем организме чужеродное тело коммунизма и свергнет его идеологов. Дело было только за вождями. Но к великому несчастью, у Ижевского восстания, так блестяще начавшегося, вождей не оказалось. Социалистическая зараза, сделав свое злое дело в столицах и крупных городах России, перешла на Каму. Вновь к власти пришли случайные, слабые и бесхарактерные люди, проникнутые насквозь узкой партийностью. Пришли эсеры, на сей раз третьестепенные, и померк огонь энтузиазма борьбы за Россию. Началась обычная демагогия. Народ звали не к спасению государства, а к спасению завоеваний Февральской революции. Но все это было так чуждо сердцу народа!
Уфимская власть вместо помощи людьми и оружием прислала агитаторов и литературу. Болтали в Самаре и Уфе, болтали и в Ижевске, пока не пришли красные и не разгромили всё и всех.
«Мы предпочитаем лучше большевиков, чем погоны и порядки царской армии, которые нам навязывают из Сибири», — сказал автору этих строк уполномоченный прикамского Комуча, эсер Михайлов, накануне падения Сарапула. «Мы лучше примиримся с большевизмом, чем с реакцией». А в кадры «реакции», как и во времена Керенского, были зачислены все те, которые считали, что спасение России в сильной власти.
В 20 тысячной ижевской армии весьма незначительный процент, может быть 100–150 человек, принадлежало к социалистическим партиям. Остальной состав армии — простые рабочие и крестьяне, мало разбиравшиеся в социалистических программах, — поняли своим здравым умом, что советское правительство ведет русский народ к гибели, и стремились во что бы то ни стало свергнуть советскую власть. И они пошли исполнять свой долг и умирать, как умеют умирать простые русские люди. Сотнями, тысячами они гибли, — гибли их семьи, гибло их достояние.
* * *
Ижевцам и воткинцам суждено было впоследствии сыграть исключительную роль в борьбе армии адмирала Колчака. Они и в Сибири оказались самыми стойкими борцами за русскую государственность. Они совершили в отряде генерала Каппеля героический Ледяной поход через Байкал.
И. Уповалов[123]
Рабочее восстание против советской власти[124]
17 июля 1918 года я пришел в Воткинск. Здесь я от председателя комитета с.-д. меньшевиков узнал, что боткинский Совет рабочих депутатов разогнан большевиками. Организации меньшевиков и эсеры оставались еще на легальном положении, но партийная работа шла плохо, чувствовалась подавленность и боязнь всемогущей Чрезвычайки. Просили меня сделать доклад на собрании нашего комитета, но пришлось его отложить, так как мне по партийным делам необходимо было выехать в Ижевск, в 60 верстах от Воткинска.
Прибыв в Ижевск, я сейчас же направился к зданию местного Совета. Однако вместо Совета я напоролся на вооруженный отряд красноармейцев. На мой вопрос, где Совет рабочих депутатов, я получил в ответ:
— А ты кто такой? Обыскать его!
Обыск был тут же произведен с ловкостью опытных царских жандармов. Однако, кроме документа от биржи труда, которым я запасся для поступления на работу, ищейкам ничего найти не удалось. Этот документ и спас меня на этот раз от ареста. Оказалось, что и ижевский Совет рабочих депутатов разогнан большевиками, и многие его члены арестованы.
Целый день до позднего вечера я бродил по Ижевску, осторожно расспрашивая рабочих, не знают ли они кого-нибудь из меньшевиков или эсеров — членов Совета депутатов. На меня смотрели как на шпиона и отвечали, что не знают.
Только в 11 часов ночи я встретил одного рабочего, который в разговоре со мной нашел в себе мужество рассказать, что он эсер, знает квартиру одного меньшевика, который был товарищем председателя Совета
