складывая руки на груди в защитном жесте.
— К чему сейчас это показная жестокость, Лера? Ведь ты никогда такой не была, — и совершенно неожиданно Шахов обдаёт меня с ног до головы настолько горячим, пылким взглядом, что моё дыхание застревает в горле. Там же вместе с ним бездыханно поскуливая, трепыхается и глупое сердце.
Рвётся к нему, ненормальное.
Перештопанное вдоль и поперёк, переклеенное, собранное по запчастям — оно по-идиотски торопится на очередное самоубийство.
Боже…
— А теперь стала, — трясу головой, пытаясь сбросить с себя его чары, — у меня был хороший учитель, знаешь ли. Лучший. Так что, сочти за комплимент и убирайся отсюда.
Шахов будто бы не слышит меня, а только ещё больше сокращает расстояние между нами. И всё смотрит на меня так…
Будто бы я всё, что он хочет видеть в своей грешной жизни. Какая жестокая иллюзия.
За что?
— Не подходи! — выставляю перед собой руку, но Данил лишь криво улыбается уголком чувственных губ, и я только сейчас позволяю себе разглядеть его.
— А то что?
Он действительно похудел. Под глазами тени. Во взгляде какая-то тотальная обречённость, замешенная на безграничном упрямстве. В этом весь Данил — танк.
Но я больше не хочу быть его мишенью. Осознанно и прописью — нет!
— Хватит!
— Лера, я пришёл к тебе. Видишь?
— Да уж, нарисовался — не сотрёшь.
Синхронно улыбаемся. Я язвительно. А он так тепло и искренне, что у меня в животе поднимают головы, угашенные в хлам от его появления, бабочки. Взмахивают крыльями.
И готовятся к взлёту.
Тупые создания. Не понимают, что вновь опалят крылья о его безжалостный огонь.
— Да. И не с пустыми руками.
Я же на эти слова только поджимаю губы и отворачиваюсь, не в силах больше терпеть пытки его тёмного взгляда.
— Я развёлся, Лер.
Бам!
— М-м, — в грудь будто бы врезается раскалённая добела кувалда, ломая рёбра и размазывая в кашу внутренние органы.
Он всё-таки сделал это.
Боже!
Он действительно чудовище! Такой же, как и мой отец.
— Вот свидетельство о расторжении брака, — только сейчас я замечаю, что всё это время Шахов держал в руках какие-то бумаги.
— Оу, наверное, ты ждёшь, что я скончаюсь от счастья? – фыркаю и сжимаю руки в кулаки, потому что ладони мои нестерпимо чешутся, так хочется втащить ему по его холёному лицу.
— Нет.
— Нет?
— Но, может, ты всё-таки начнёшь говорить со мной о том, что тебя тревожит, м-м?
— Ни хрена меня не тревожит, Данил, - шиплю я змеёй, - ни ты, ни твой новый статус разведёнки. Единственное, что меня волнует, так это то, что ты бессовестным образом тратишь моё время. Всё!
— К чему эта гордость сейчас, Лер?
— Это не гордость! – рублю воздух.
— Ладно, не гордость, как скажешь. Окей. Но только давай представь себе сейчас, что мне в этот самый момент так же хреново, как и тебе. Нет больше. В разы! Потому что я со своими чувствами давно смирился и выбрал бороться за нашу любовь. И за тебя. А ты просто взяла и выкинула белый флаг.
— Это будет борьба с ветряными мельницами, Данил, — и я быстро провела рукой по подбородку, потому что он предательски задрожал.
— Значит, разговора между двумя взрослыми людьми у нас не будет? – устало и как-то даже обречённо вздохнул он. Актёр!
— Мне он мне не нужен. Как и ты.
Шахов кривится, будто бы я вонзила ржавую вилку прямиком ему в сердце. Но мне плевать. Этот мужчина мне ею все внутренности истыкал. Пусть отведает своей же пилюли.
— А это? — и он неожиданно потряс в воздухе до боли знакомым конвертом, в котором было послание от госпожи Безруковой.
Сдали меня бабульки. Со всеми потрохами.
— Ну давай, — рычу я, — соври мне, что не знаешь эту женщину! Что первый раз о ней слышишь, и она никогда не была твоей любовницей. Ну?
— Была.
— Ненавижу тебя! — слеза всё-таки срывается с ресниц. Потому что это очень больно, когда сука-ревность пинает со всей дури твоё потрёпанное эго.
— Это было до тебя, Лера. Но я ни о чём не жалею.
— Да пошёл ты! — я всхлипываю, потому что грудную клетку буквально разрывают рыдания, которые я безжалостно душу на корню.
Но и Данил не планирует тормозить. Он подходит ко мне максимально близко. Так, что я чувствую тепло его тела, его запах, наполненный бергамотом, ванилью и кедром. Захлёбываюсь им!
Умираю!
Он же, кажется, не замечает этого, лишь упирается в подоконник по обе стороны от меня. Нависает. А затем крепко цепляет меня пальцами за подбородок, заставляя смотреть в бесконечную черноту его глаз.
— Если бы не Безрукова, то я никогда бы не познакомился с тобой, Лера. Не узнал, что значит, сходить с ума от счастья. От нежности. От тоски по самому родному на свете человеку. От любви.
— Как ты заговорил? – горько прошептала я.
— Прости, но я тогда был самоуверенным и слепым дураком. Наговорил ерунды и уже сам миллион раз пожалел о сказанном. Но это были мои ошибки, и они меня определили. Такая вот, значит, моя дорога к нашему общему настоящему, и я должен был всё это преодолеть, чтобы прийти к тебе таким, каким я стал сейчас.
— Люди не меняются.
— Меняются, Лера. Было бы для кого, - и он медленно облизывается, неустанно полируя мои губы.
— Лжец!
— Давай так. Да, я спал с этой Безруковой. Но очень быстро пресытился ею, вот только девушка оскорбилась и натравила на меня своего мужа. И на меня было совершено покушение, после которого я временно скрывался на Шри-Ланке. С тобой. Что было дальше? Ты знаешь.
— Я ни черта не знаю, Данил! – сомнения глушат меня, шарашат по мозгам.
— Вот тебе моё слово. Если ты не сможешь доверять ему, то у нас действительно ничего не выйдет, Лера. Но правда такова — я встретил тебя и прилип. И больше никогда и ни с кем не был, кроме тебя.
— А жена твоя от святого духа забеременела? — и снова солёные дорожки побежали по моим щекам.
— Вот тест ДНК, Лера. Это не мой ребёнок, - и он потряс в воздухе очередным листком.
— Не верю
