и они сражались с наёмниками Ликира. Но не только рэмеи… люди тоже. И они теснили небольшой отряд. Группы пленённых женщин нигде не было видно. Взгляд Клийи выхватывал происходящее кусками, яркими вспышками. Вот изогнутый рэмейский клинок отсёк чью-то руку по плечо… как много крови. Вот две стрелы вонзились какому-то мужчине под руку и в горло. Он тяжело повалился вперёд, выдыхая алые пузыри. Справа и немного позади неё четверо наёмников под предводительством Кирта защищали градоправителя.
А потом её сердце сжалось, когда она увидела фигуру в доспехе леддненского стражника, двигавшуюся так до боли знакомо. Воин вёл людей за собой, выкрикивал какие-то команды, тонувшие в общей какофонии. Это было невозможно, немыслимо, и Клийя не позволила себе даже надеяться. Мимо пробежали два рэмеи, и она теснее прижалась к камню, молясь, чтобы её не заметили. Бой закончился до ужаса быстро. Сопротивление последних защитников Ликира было смято, как пробитый тяжёлой палицей панцирь.
Ей казалось, что движения окружающих замедлились, точно дело происходило во сне. Когда солдаты расступились, она увидела, как рэмеи приводили в чувство обезумевших от страха женщин, жавшихся друг к другу. Потом она перевела взгляд на воина в доспехах стражника. Он сбросил с руки щит и, не выпуская меча, снял шлем с щитками, закрывавшими скулы. Прекрасный, как древний герой, неотвратимый, как сама смерть, призрак Никеса приблизился к Ликиру, затравленно озиравшемуся на трупы своих наёмников и на окруживший его отряд из людей и рэмеи. Не к кому было обратиться за помощью. Бывший градоправитель бухнулся на колени. Мир погрузился в вязкую мистическую тишину, точно и правда не было здесь живых, а только призраки возмездия.
– Твоя жизнь подарена мне царевичем, – хрипло проговорил призрак. – Передо мной, не перед ним, ты ответишь за всё.
– Пощади, командир! – взмолился Ликир. – Ты ведь человек, как и я. Защитник. Мы сможем договориться. Мы оба храним Леддну!
– Где моя жена? – не слушая, спросил призрак.
Лицо градоправителя просветлело.
– Здесь! Она где-то здесь.
– Лжёшь.
– Клянусь милостью Богов! Она должна быть жива.
Пошатываясь, Клийя поднялась. В глазах у неё потемнело, и мир казался состоящим из зыбких теней, но она видела его. Никто не пытался остановить её или спросить. Люди и рэмеи расступились перед ней…
Призрак выронил меч, и лицо его стало совсем человеческим. Растерянность, боль, радость – всё смешалось в его родных светлых глазах. Не в силах больше сделать ни шага, Клийя протянула к нему дрожащие руки, боясь коснуться. С возгласом то ли боли, то ли радости Никес устремился к ней и сгрёб в объятия – настоящие живые объятия – беспорядочно целуя лицо, волосы, руки.
– Жив… – выдохнула Клийя, опуская голову ему на грудь, чувствуя щекой холодный металл панциря.
Мир обрёл краски и форму. Всё наконец встало на свои места.
⁂
Ворота стонали и содрогались под могучими ударами тарана. Двери дворца были распахнуты, но тем, кто вошёл внутрь, было уже не до поисков градоправителя. Люди спешили тушить пожар, захватывавший всё больше помещений. Боялись они не столько за дворец, сколько за прекрасные богатые дома вокруг, за плодоносные сады и рощи.
На площади царила паника. Отчаявшиеся люди выдвинулись к воротам. Наёмникам уже не удавалось сдерживать толпу. Они покинули свои посты, и некому было охранять стены. Жители точно обезумели и, не боясь оружия, теснили воинов. Отовсюду слышались призывы открыть ворота и сдать акрополь войску царевича. Если кто и возражал, то лишь из страха перед рэмеи, а не из желания поддержать пропавшего градоправителя. Крики толпы, рёв огня, удары тарана – в горниле буйства людей и стихии выплавлялось новое будущее Леддны.
Группа вельмож, некоторое время назад вместе и по раздельности уже побывавших в рэмейском лагере, воспользовалась положением и народными настроениями. Расстановка сил была очевидна. В подобных обстоятельствах никто уже не назвал бы их предателями. Вместе со своей личной стражей кто-то из них прорвался через толпу к воротам. В считанные минуты могучие засовы оказались сняты. С последним взлётом тарана ворота распахнулись настежь, ударившись о стены и высекая каменную крошку. Бронзовая голова демона с насмешливым оскалом рассекла воздух, несколько раз по инерции качнулась и остановилась, глядя прямо на людей. Под бой барабанов, рёв имперского боевого рога и лай команд рэмеи выстроились в боевой порядок. Выставив перед собой щиты, солдаты вошли в город.
Некоторые наёмники продирались через толпу, но их не пускали. Люди, давя друг друга, в панике пытались расступиться, чтобы дать дорогу имперским воинам.
И почти в то же время с холмов спустилась другая часть войска. В акрополе вспыхивали небольшие очаги сопротивления там, где одни спешно пытались покинуть город, другие – унести с собой побольше чужого добра, а третьи – отчаянно понять, кто был на чьей стороне. Имперские солдаты утихомиривали толпу у ворот, пока воины под предводительством командира стражи без особых усилий прорвалась ко дворцу, гася сопротивление. Зажатые между двумя частями войска, люди были вынуждены собраться перед дворцом, пожар в котором всё ещё пытались гасить слуги и кто-то из горожан, но тщетно.
Снова проревели боевые рога. В окружении почётного караула из рогатых воинов с щитами, в сияющем доспехе и высоком шлеме, вооружённый изогнутым клинком, через ворота вошёл тот, кого называли Сыном Солнца. Он остановился перед тараном, глядя на площадь. Бронзовая голова позади него словно охраняла рэмейского предводителя. Когда он вскинул хопеш, всё смолкло. Лишь дворец приглушённо гудел, и пламя вырывалось из окон верхних этажей.
Ренэф обвёл взглядом притихшую толпу. Окрылённый силой Богов, он чувствовал себя собой и не собой одновременно. Мощь, которой вскипала сейчас его кровь, была большей, чем его собственная. То была даже не радость победы, но впервые – осознание себя и своего места в мире. Он был сыном Владык, воином, завоевателем. Это была победа его и его солдат.
– Отныне Леддна – часть Таур-Дуат! – провозгласил он. – Так повелел я, царевич Эмхет, и так тому и быть!
– Да здравствует Сын Солнца!
– Да здравствует освободитель!
Крики прозвенели с нескольких сторон, и толпа подхватила их. Те, кто ещё недавно желал ему смерти, теперь приветствовали его. Это противоречие никак не укладывалось в сознании царевича, но он уже многое понял и решил для себя про людей. Как в милосердии и чести они видели слабость, так в силе они видели право повелевать ими.
К нему приблизился один из его солдат и, отсалютовав, тихо доложил:
– Пожар во дворце не удаётся потушить, мой господин. Каким будет твой приказ, царевич?
Ренэф посмотрел на площадь, на дворец, возвышавшийся за толпой, потом коротко переглянулся со
