Фуйю.
Я решил сам пуститься на поиски, чтобы выяснить, как отреагируют собаки на столь непривычный след. Впрочем, я был убежден, что если моей старой ищейке Мирадору след придется по нутру, успех обеспечен. Животное скрылось в смешанном эвкалиптово-миртовом лесу площадью тридцать-сорок гектаров. Я обозначил заломом место, где цепочка следов уходила в рощу, быстро обогнул лесок и с удовлетворением отметил, что следы оттуда не выходят. Тогда я вернулся к отправной точке, держа свою ищейку в двух корпусах от метки, и с радостью увидел, что едва пес учуял запах, его взгляд тотчас вспыхнул, шерсть взъерошилась, он дернул поводок и с яростью бросился вперед, мне пришлось сжать ему челюсть, чтобы он не зарычал. Я продвигался вперед с бесконечными предосторожностями и наконец своими глазами увидел животное, щипавшее на поляне злаки.
Не сомневаясь отныне в успехе, я вернулся и доложил ситуацию своим спутникам, уже облачившимся в традиционный наряд псовых охотников: котелки на головах, рога на боку, ярко-красный фрак – все как положено.
Мы наскоро проглотили сытный обед и поскакали к нашим заломам. В один миг собаки были спущены со своры; след еще не остыл, они взяли его мгновенно, едва мы затрубили мотив королевской охоты. Специальной фанфары для кенгуру, насколько мне известно, пока не существует, поэтому мы сочли уместным поприветствовать дичь фанфарой для благородного оленя.
Оглушенное звучностью наших рогов, животное сделало три-четыре десятиметровых скачка, остановилось, обернулось и озадаченно уставилось на собак и красные фраки. Псы, не привыкшие к подобным телодвижениям, больше напоминающим прыганье лягушки в пруду, застыли, не менее удивленные и, судя по всему, не расположенные мчаться дальше. Похоже, наша охота закончилась, не начавшись!
Но Мирадор, совмещающий важные роли ищейки и вожака, и следовательно, дирижера, спас ситуацию. Он с таким рычаньем кинулся по следу, что, отбросив всякое смущение, вся стая устремилась вдогонку, заливаясь оглушительным лаем.
Ура, Мирадор, ату его! Сигналы рожков к преследованию зверя, находящегося в поле зрения, и фанфары «Все хорошо!» слились с собачьим лаем. Охота перешла в бешеную скачку. Мы преследовали животное, мелькавшее время от времени между деревьями, оно удалялось все той же смешной походкой.
Вскоре мы выскочили из леса на поросшую кустарником равнину, и, хотя мы все уже привыкли к невероятному великолепию австралийской флоры, у нас просто дух перехватило от восхищения.
Смешайте все краски растительного мира всех стран света, вообразите несравненные чудеса из «Тысячи и одной ночи», и, даже если вам удастся представить цветник набоба, куда все миллионеры земного шара сложили немыслимые богатства флоры, он вряд ли сможет сравниться с этой землей, буквально устланной шелками, золотом и атласом миллионов соцветий, которые полностью скрывают ее от взора, усыпая ее платье из зеленого бархата жемчугами невообразимых переливов.
Мы несколько отвлеклись от охоты, настолько сильно наше восхищение этими поразительными чудесами; даже мои спутники, ярые любители спорта, были буквально пьяны от восторга.
Где-то в отдалении еще слышался лай наших собак, мы галопом неслись им вослед. Лошади по грудь утопали в благоуханных зарослях магнолий, мимоз, пеларгоний, каких-то растений, похожих на расцветшие георгины, фикусов, формиумов и тысяч цветов уму непостижимой формы и неописуемых оттенков. Мы пересекали рощи рододендронов и ахирантесов с фиолетовыми листьями, разбавленные камедными деревьями с ярко-белыми стволами.
Все эти растения, незнакомые в Европе или выращиваемые у нас искусственно, достигают здесь колоссальных размеров. Мы попали в непролазные заросли софоры и дурмана высотой 15–20 метров, беспорядочно увитых клематисами и кирказонами.
Если же нам на пути попадался ручей, мы любовались великолепными королевскими лилиями, возносящими на высоту 25 футов бархатистый цветок, более метра в диаметре, настоящий сосуд с благовониями, чей аромат распространяется на невероятные расстояния.
А надо всей этой обильной растительностью в небо взмывают верхушки эвкалиптов высотой 350–400 футов, араукарий, пахучих миртов, гигантских папоротников и пальм различных видов. Есть еще странные деревья, у которых вместо листьев длинные стебли, тонкие и легкие, как былинки; другие не дают тени, потому что их листья повернуты ребром к солнцу. Гигантская крапива, прикосновение к которой парализует любого, и дерево вроде упас-тьете мгновенно убивают самое сильное животное[37].
Я уж не буду описывать эти миллионы птиц, щебечущим роем взлетающих из-под копыт и весело рассыпающихся по сторонам, словно разноцветные искры фейерверка: розовые какаду, цесарки, хохлатые куропатки, синие и розовые ара, столь же разнообразные по оттенкам и видам, как и цветы, с коими они соперничают в яркости и свежести; и эту плеяду микроскопических птах, пернатых мотыльков, настоящих живых жемчужин, забирающихся в цветочные венчики, чтобы напиться душистого нектара, который туда каждую ночь кладет фея цветов.
Мы скакали уже восемь часов, испытывая муки жажды и властный голод, однако эта роскошная растительность не могла одарить нас ни фруктом, ни ягодой. Австралийская природа, как я уже говорил, здорово постаралась опрокинуть все научные классификации животного и растительного мира. Мы не решались утолить жажду, несмотря на сильное искушение, испытываемое при виде незнакомых фруктов, ибо они могли таить в себе смерть. Мы доверились инстинкту лошадей, и они вынесли нас к чудесному источнику, удовлетворившему нашу наиболее насущную потребность.
Напившись и передохнув, люди и кони были готовы продолжить скачку, но вдруг где-то невдалеке раздался собачий лай, который мы не слышали уже около часа. Наши отважные псы славно выполнили свой долг, а старый Том, со своей стороны, в нужный момент помог им не сбиться со следа, блестяще раскусив все уловки зверя.
Жестоко преследуемый нашими бесстрашными собачками, которые неслись за ним по пятам, кенгуру вылетел на поляну, безмерно уставший, с обвисшими ушами, посиневшим языком, слипшейся от пота шерстью – эти признаки безошибочно говорят охотнику, что зверь на последнем издыхании.
Он бросился в воду, но тщетно пытался утолить жажду – собаки кусали его за лодыжки. Тогда он выпрыгнул на противоположный берег. Мы заиграли фанфару преследования зверя вплавь – и сразу же сигнал к расправе на суше, ибо, чувствуя близкий конец, животное остановилось и приготовилось защищаться, прислонившись к гигантскому дереву с бугорчатой корой, похожей на каменную кладку, – в ее трещинах мог бы спрятаться даже человек.
Поскольку основная сила кенгуру сосредоточена в задних лапах, он оперся на передние, но не затряс головой, как олень или кабан, а сделал нечто не имеющее наименования в псовой охоте и обрушил град ужасных пинков на наших храбрых вандейцев.
И вот уже юный Руфло поплатился сломанной челюстью за свое отчаянное безрассудство; рядом валялся другой пес с переломанными ребрами. И не было никакой возможности прикончить животное, подрезав ему
