Сидя под деревом (точнее, сидя, привалившись спиной к стволудерева), Лизи подняла голову и чуть не вздрогнула, как вздрогнула бы, если быпризрак Скотта позвал её по имени. Она предположила, что в каком-то смыслеименно это и произошло, и действительно, чего удивляться? Разумеется, онобращается к ней и ни к кому больше. Это её история, история Лизи, и хотя онавсегда читала медленно, уже осилила треть заполненных от руки блокнотныхстраниц. Она думает, что закончит чтение задолго до наступления темноты. И этохорошо. Мальчишечья луна — приятное место, но только при свете дня.
Она посмотрела на рукопись и вновь удивилась тому, что онпережил своё детство. Обратила внимание, что последняя фраза, адресованная ей,в её настоящем, написана в прошедшем времени. Улыбнулась этому и продолжилачтение, думая, что, будь у неё право на одно желание, она полетела бы на этомвыдуманном волшебном мучном полотнище-самолёте к одинокому мальчику. Чтобыутешить его, хотя бы шепнуть на ухо, что этот кошмар скоро закончится. Вовсяком случае, эта часть кошмара.
14
Я много думал об этом, Лизи, и пришёл к двум выводам.Первое: то, что забрало Пола, было реальным, и существо это могло иметь земноепроисхождение, быть, скажем, вирусом или бактерией. Второе: существо это — недлинный мальчик. Потому что длинный мальчик находится за пределами нашегопонимания. Длинный мальчик — это нечто особенное, и лучше об этом не думать.Никогда.
В любом случае наш герой, маленький Скотт Лэндон, наконец-тозасыпает, и в этом фермерском доме, расположенном в сельской глубинкеПенсильвании, ещё несколько дней всё идёт по-прежнему, то есть отец лежит надиване, благоухая, как головка зрелого сыра, Скотт готовит еду и моет посуду,снег с дождём барабанит в окна, и кантри-музыка, которую транслирует WWVA,наполняет гостиную: Донна Фарго, Уэйлон Дженнингс, Джонни Кэш, Конуэй Тепли,Чарли Прайд и (естественно) Старина Хэнк. Потом, в один из дней, где-то в тричаса пополудни, на длинную подъездную дорожку сворачивает коричневый «шевроле»с надписью «Ю.С. ГИПСАМ» на бортах, разбрасывая в обе стороны фонтаны брызг.Эндрю Лэндон большую часть времени проводит теперь на диване в гостиной, спиттам ночью и лежит днём, и Скотт даже представить себе не мог, что его отецспособен так быстро перемещаться из одного места в другое, как он перемещается,услышав шум подъезжающего автомобиля, поняв, что это не старенький «форд»почтальона и не микроавтобус контролёра, записывающего показанияэлектросчётчика. В мгновение ока отец уже на ногах и у окна, расположенногослева от парадного крыльца. Чуть отводит в сторону грязную белую занавеску,волосы на затылке стоят дыбом, и Скотт, он в дверях кухни с тарелкой в однойруке и посудным полотенцем на плече, видит большую пурпурно-синюю опухоль натой стороне отцовского лица, которой тот приложился к лестнице, когда падал, иещё он видит, что одна штанина кальсон задрана чуть ли не до колена. Он такжеслышит, как по радио Дик Керлесс[130] поёт «Могильные камни на каждой миле», ивидит, что глаза отца сверкают жаждой убийства, а губы разошлись, обнажаянижние зубы. Отец резко отворачивается от окна, и штанина кальсон падает вниз.Большими шагами, напоминая ходячие ножницы, он идёт к стенному шкафу, открываетего в тот самый момент, когда водитель глушит двигатель «шевроле». Скоттслышит, как хлопает дверца, и понимает, что кто-то идёт навстречу своей смерти,не подозревая об этом. А отец тем временем достаёт из стенного шкафа карабин30—06, выстрелом из которого оборвал жизнь Пола. Или вселившегося в негосущества. Шаги уже на ступеньках крыльца. Ступеней всего три, и средняя какскрипела всегда, так и будет скрипеть во веки веков, аминь.
— Папа, нет, — говорю я тихим, умоляющим голосом, когдаЭндрю «Спарки» Лэндон идёт к закрытой входной двери, всё той же новой для него,но такой грациозной ножничной походкой, выставив карабин перед собой. Я всё ещёдержу тарелку, но теперь мои пальцы немеют, и я думаю: «Сейчас я её уроню. Этадолбаная тарелка упадёт на пол, разобьётся, и человек, который уже на крыльце,для него последними звуками в этой жизни станет звон разбивающейся тарелки ипесня Дика Керлесса по радио о лесах Хайнсвилла, донёсшиеся из этого вонючего,Богом забытого фермерского дома». Я снова говорю: «Папа, нет», — молю всемсердцем и пытаюсь передать эту мольбу взглядом.
Спарки Лэндон колеблется, потом приваливается к стене так,чтобы открывшаяся дверь (когда она откроется) скрыла его. И едва онприваливается к стене, в дверь стучат. Мне не составляет труда прочитать слова,которые безмолвно произносят окаймлённые щетиной губы отца: «Тогда избавься отнего, Скут».
Я иду к двери, перекладываю тарелку, которую хотел вытереть,из правой руки в левую и открываю дверь. С удивительной чёткостью вижу мужчину,стоящего на крыльце. Представитель «Ю.С Гипсам» невысок (пять футов и семь иливосемь дюймов, то есть не намного выше меня), но выглядит очень важным в чёрнойкепке, отутюженных брюках цвета хаки и рубашке того же цвета, виднеющейсяиз-под толстой чёрной куртки с наполовину расстёгнутой молнией. Он полноватый ичисто выбритый, с розовыми лоснящимися щеками. При чёрном галстуке и снебольшим портфелем, меньше «дипломата» (слово «портфолио» я узнаю лишь черезнесколько лет). На ногах резиновые боты, на молниях, а не с застёжками. Ясмотрю и думаю: если и существует человек, который выглядит так, будто емусуждено быть застреленным на крыльце, то человек этот передо мной. Дажеединственный волосок, завитком торчащий из ноздри, заявляет, что да, это тотсамый человек, всё точно, именно его послали, чтобы получить пулю в живот изкарабина мужчины с походкой-ножницами. Даже его имя и фамилия, думаю я, из тех,что обычно можно прочитать под кричащим заголовком: «УБИТ».
