Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
Несмотря на очевидные особенности многочисленных этапов развития советской истории, на основании критерия устройства высшей власти в ней можно выделить периоды олигархического правления и единоличной диктатуры (последняя существовала только при Сталине). Коренным различием между ними (которое в значительной мере предопределяло все другие различия) была степень власти диктатора (лидера) над чиновничеством, прежде всего его высшим слоем. При олигархии вождь-лидер, хотя и обладал значительной властью, был окружен достаточно влиятельными соратниками и сильной «номенклатурой». Принятие принципиальных государственных решений в большой мере зависело от лидера, но осуществлялось коллективно. Значительную роль в процессе принятия решений играло согласование интересов различных ведомств и группировок. Вокруг относительно влиятельных членов Политбюро формировались сети клиентов из чиновников среднего уровня (руководители регионов, ведомств), которые составляли костяк ЦК партии. Достаточно регулярно действовали коллективные органы власти. Все это до некоторой степени ограничивало возможности лидера и служило основой сравнительной политической предсказуемости.
Сталинская диктатура утверждалась в результате разрушения этих олигархических порядков. Ее основой была беспредельная власть диктатора над судьбами любого советского чиновника, включая высших руководителей — членов Политбюро. Диктатор приобретал исключительное право инициировать и утверждать решения любого уровня, хотя, конечно, не во всех случаях пользовался этим правом. Вырастая из хаоса революционных поворотов и скачков, диктатура опиралась преимущественно на насилие и стремилась (во многих случаях искусственно) поддерживать чрезвычайный, мобилизационный режим функционирования политической системы и жизни общества. Соответственно, до огромных размеров, особенно в периоды массовых репрессий, вырастало влияние карательных органов, персональный контроль над которыми был важнейшим политическим приоритетом Сталина. Периодически производя чистки партийных функционеров руками чекистов и наоборот, диктатор обеспечивал полное подчинение этих двух основных опор своей власти.
Такие подходы к исследованию политических механизмов диктатуры Сталина неоднократно разрабатывались в литературе. Многочисленные архивные документы, открывшиеся с начала 1990-х годов, в целом подтверждают их обоснованность. Вместе с тем историки, следуя императивам своего ремесла, старались представить более детальную и полную картину функционирования сталинской диктатуры, определить истинный, скрытый за официальными документами и самопредставлениями режима характер власти Сталина. Поиски ответов на эти вопросы проводились в поле, намеченном двумя крайними точками зрения. Одна представляла Сталина тоталитарным лидером, обладавшим неограниченной властью. Другая по разным поводам отвергала этот тезис, акцентировала внимание на политических слабостях диктатуры и самого Сталина. Наиболее радикальные представители этого подхода писали даже об утрате Сталиным реальной власти в отдельные периоды его правления, о незначительной причастности диктатора к таким явлениям как «большой террор» и г.д.
Среди многих трактовок политической практики сталинского периода, объяснений характера диктатуры и процесса ее утверждения особое место занимает теория «фракций» в Политбюро. Она утверждает, что примерно до середины 1930-х годов в высших эшелонах власти в СССР противостояли друг другу сторонники жестких мер и приверженцы относительно «умеренного» курса. Разные авторы строят различные предположения по поводу состава этих «фракций» и отношения к ним Сталина. В большинстве случаев в числе «умеренных» называли Кирова, Орджоникидзе, Куйбышева. В «либерализме» подозревали также тех членов Политбюро, которые погибли в годы террора (логика здесь простая: неслучайно же именно на них был обрушен удар репрессий). К радикальным лидерам, отстаивающим политику террора и эскалации классовой борьбы столь же часто относили Кагановича, Молотова, Ежова. Сталин, в принципе, симпатизирующий «радикалам», как считали многие историки, колебался между двумя группировками (должен был считаться с наличием противников жесткого курса в своем окружении) до середины 1930-х годов, пока окончательно не встал на сторону приверженцев террора.
Очевидно, что такие концепции имеют принципиальное значение. Придерживаясь их, механизм функционирования высшей партий-но-государственной власти в СССР можно описать при помощи достаточно четкой, непротиворечивой схемы. Прежде всего наличие и противоборство двух «фракций» объясняет колебания «генеральной линии» в 1930-е годы между всплесками государственного террора и «реформами». В том случае, когда верх брали «радикалы», усиливались репрессии и преобладала чрезвычайная политика, победа же «умеренных» приводила к попыткам «реформ». Более объяснимыми становятся также обстоятельства подготовки «большого террора» и сам террор 1937–1938 гг. Наличие «умеренных» сдерживало Сталина и его «радикальных» сторонников. Воспользовавшись ослаблением позиций «умеренных» после убийства Кирова и смерти Куйбышева, Сталин, опираясь на «радикалов», сделал окончательный выбор в пользу массовых репрессий. Причем «умеренные» члены Политбюро, ограничивающие власть Сталина, были одной из первых целей террора. Их уничтожение способствовало завершению сталинской «революции сверху», утверждению единоличной диктатуры Сталина.
Эта достаточно логичная схема всегда подтверждалась определенными источниками и фактами. Уже современники событий наблюдали некоторые колебания политики высшего советского руководства. В экономике — от индустриальных скачков до снижения планов промышленного роста, от коллективизации и раскулачивания до поощрения личных приусадебных хозяйств, от попыток свернуть торговлю и ввести прямой продуктообмен до «реабилитации» товарно-денежных отношений. В идеологии — от проповеди «революционного аскетизма» до лозунгов «зажиточной жизни». Во внешней политике — от обличения социал-демократии до поддержки «народных фронтов». Даже в политике государственного террора, представлявшей собой наиболее устойчивый элемент режима, наблюдались как всплески чрезвычайной жестокости, так и периоды демонстрации относительной «умеренности».
Однако открывшиеся архивы, как показано в этой книге, не подтверждают версию о наличии в Политбюро «фракций». Документы показывают, что отношения между членами Политбюро зависели в основном от их служебных контактов. Немаловажную роль играли также личные связи. Дружеские отношения, например, существовали между Орджоникидзе (которого традиционно причисляли к «умеренным») и Кагановичем (как повелось считать, одним из лидеров «радикалов»). Эти личные связи накладывали существенный отпечаток на решение деловых вопросов. Оставаясь во время отпусков Сталина, на «хозяйстве» в Политбюро, Каганович, как показывают документы, старался максимально удовлетворять все просьбы и требования Орджоникидзе. После перехода Кагановича в Наркомат путей сообщения дружеские контакты между ним и Орджоникидзе подкреплялись общностью ведомственных интересов: оба конфликтовали с Госпланом и руководством правительства за капиталовложения, оба старались предотвратить бесконтрольные кадровые чистки в их наркоматах и т. п.
Другой очевидно прослеживаемый по документам тандем представляли Куйбышев и Молотов. Работая вместе в 1930–1935 гг. (Куйбышев был заместителем Молотова в СНК), они придерживались схожих взглядов и поддерживали друг друга в конфликтных ситуациях с ведомствами. Переписка между Молотовым и Куйбышевым свидетельствует, что обычно они предварительно согласовывали между собой инициативы по наиболее важным проблемам. Подобные отношения между Куйбышевым и Молотовым также выпадают из привычной схемы: «умеренные» (к ним однозначно причисляется Куйбышев) — «радикалы», одним из основных лидеров которого многие историки считают Молотова.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
