Де Голлю этих намеков было достаточно. Поняв, что Аденауэр его поддержит, он дал директиву французским представителям на переговорах с англичанами ужесточить свою линию. Это привело к тому, что 5 августа переговоры были прерваны. Однако сам Аденауэр, вернувшись в Бонн, обнаружил, что его позиция не пользуется непререкаемой поддержкой в собственной партии. В августе 1962 года в ХДС произошел фактический раскол между «атлантистами» во главе с Эрхардом и Шредером и «франкофилами» во главе с Аденауэром; напряженные отношения между этими двумя течениями характеризовали весь последний период канцлерства Аденауэра. Конфликт выплеснулся на страницы прессы. 22 августа номер «Ди вельт» — газеты, обычно бывшей полуофициальным рупором христианских демократов, — вышел под шапкой: «ХДС поддерживает прием Лондона в ЕЭС». На следующий день там была опубликована статья под характерным заголовком: «Англия должна стать членом — Поражение Аденауэра — Он уже не король?». Франция и профранцузская политика явно не пользовались популярностью у западногерманских публицистов.
Такая позиция прессы была плохим предзнаменованием для ответного визита де Голля в ФРГ, который начался 5 сентября. Однако французский президент сумел переломить эту тенденцию в первую очередь благодаря хорошему знанию массовой психологии. Он понимал, что подслеповатый, запинающийся на каждом слове оратор не может увлечь толпу. И вот, чтобы не надевать очки во время произнесения речей, он заучивал их наизусть и произносил, не заглядывая в бумажку, причем на немецком. Это сразу улучшило его имидж. Еще больше поспособствовали этому эмоциональные выкрики, которыми он обычно заканчивал свои выступления, обращая при этом к небу воздетые руки: «Да здравствует Германия!», «Да здравствует германо-французская дружба!», «Вы — великий народ!». Все это встречалось на ура, как на то и надеялся Аденауэр. Де Голль, со своей стороны, в частном порядке дезавуировал многое из того, что он выдавал на публику. «Если бы они и вправду были великим народом, они меня так радостно не приветствовали бы» — такую его ремарку, не предназначенную, естественно, для посторонних ушей, воспроизводит биограф де Голля, французский историк Ж. Лакутюр.
Аденауэр к тому времени уже «намертво» запутался в сотканной вокруг него де Голлем паутине. «Он, по-видимому, был ослеплен идеей о том, что они с де Голлем похожи друг на друга. Преклонный возраст также сказывался» — так позднее объяснил этот факт старый сподвижник Аденауэра, европеист и «атлантист» Хальштейн. Впрочем, канцлер не потерял способности к самостоятельности, особенно когда речь шла о выдумывании все новых и новых аргументов против вступления Англии в ЕЭС. Шредеру он, к примеру, заявил, что там вскоре к власти могут прийти лейбористы, а «эти люди в Европе нежелательны». Кроме того, если Великобритания так рвется в Общий рынок, пусть она и делает уступки, а не требует уступок от других.
Визит де Голля благополучно завершился, и с сознанием выполненного долга наш герой 13 сентября 1962 года вылетел в Милан, рассчитывая провести три спокойные недели на вилле «Коллина». Спокойного отдыха, однако, не получилось. Еще во время визита де Голля в прессе широко муссировались слухи о скорой отставке канцлера (назывались даже конкретные даты) и кандидатурах преемника. Вскоре после приезда в Канденаббию Аденауэр прочел интервью Дуфхюса «Кёльнише рундшау», где его недавний избранник пространно излагал свои взгляды по обоим сюжетам. Ему тотчас была послана резкая телеграмма; в ней Аденауэр писал: «Я со всей серьезностью предлагаю вам воздерживаться впредь от каких-либо комментариев по вопросам, касающимся меня лично и тех решений, которые я могу принять относительно моего собственного будущего. Я рассматриваю ваши высказывания как недопустимое вмешательство в мою частную жизнь. Я считаю, что они нанесли большой ущерб нашей партии». Подозревая, что за интервью Дуфхюса скрывается некий направленный против него заговор, он направил копии этой своей телеграммы всем членам правления ХДС.
Несколько дней спустя — новая проблема. От де Голля пришло нечто вроде памятной записки на шести страницах с предложением заключить межправительственное соглашение о координации внешней и оборонной политики обеих стран. По условиям этого соглашения, как подчеркнул де Голль, ни одна из сторон не будет иметь права принимать каких-либо решений в этих областях без предварительной консультации с другой. Аденауэр полностью одобрил эту идею, ответив французскому президенту, что рассматривает заключение такого соглашения в качестве «высшего приоритета моей политики». Послания в том же духе он направил в адрес Кроне и Глобке.
2 октября отпуск пришлось срочно прервать: Аденауэр прибыл в Кёльн на траурную церемонию в намять Роберта Пфердменгеса, скончавшегося несколько дней назад от воспаления легких. Смерть старого и верного друга, не раз выручавшего Аденауэра в делах финансовых и политических, глубоко потрясла его. Чувство одиночества еще более усилилось. Выступив на панихиде в Кёльне, Аденауэр съездил на похороны в родной город покойного Менхенгладбах, после чего поспешил обратно в Канденаббию насладиться последними днями теплой осени.
В Бонне, куда он вернулся 8 октября, его ждали неожиданные испытания. Друг на друга наложились сразу два кризиса — один внутриполитический, другой международный. Первый начался с того, что 10 октября журнал «Шпигель», эта вечная заноза для блока ХДС/ХСС, опубликовал статью о бундесвере под заголовком «Ограниченно годен для пассивной обороны», в которой содержался детальный разбор только что закончившихся штабных учений НАТО «Фаллекс-62», все сведения о которых были, разумеется, упрятаны под гриф «совершенно секретно». В статье говорилось, что учения показали полную непригодность системы гражданской обороны и средств связи плюс невозможность быстрого проведения мобилизации в случае военного конфликта: бундесвер может быть приведен в боеспособный вид только при условии, если между объявлением войны и реальным началом военных действий пройдет достаточный промежуток времени, а поскольку такое условие малореально, ситуация с обороной ФРГ попросту плачевна. Далее в статье указывалось, что министр обороны Штраус, вместо того чтобы думать, как улучшить дело, всецело поглощен планами оснащения бундесвера тактическим ядерным оружием. Словом, удар был метким и сильным в значительной степени именно потому, что все написанное соответствовало действительности.
Второй кризис разразился всего спустя четыре дня после публикации «Шпигеля». В воскресенье 14 октября американский разведывательный самолет «У-2», совершавший полет над западным побережьем Кубы, в окрестностях Сан-Кристобаля сделал фотоснимки некоего объекта, который оказался строительной площадкой для ракетного комплекса. С этого момента Карибский ракетный кризис и «дело “Шпигеля”» развивались параллельным курсом: первый едва не вверг мир в пучину термоядерной войны, второй едва не привел к падению кабинета Аденауэра.
Эти два кризиса не были связаны друг с другом, они просто совпали но времени, но это совпадение позволяет нам проследить, насколько наш герой сохранил способность адекватно реагировать на стрессовые ситуации, развивающиеся одновременно на разных уровнях и направлениях. Вообще говоря, первый кризис можно было предвидеть. Упомянутая статья «Шпигеля» была лишь элементом в кампании против Штрауса, которую журнал и лично его главный редактор Рудольф Аугштейн вели уже давно. К примеру, в апреле 1961 года «Шпигель» выступил с утверждениями, что Штраус представляет собой угрозу демократии, что он планирует ядерную войну, что его снедает неуемная жажда власти. Штраус подал в суд за клевету, затем еще раз — в связи с тем, что журнал обвинил его во взяточничестве: он вроде бы устроил выгодный подряд немецкой строительной фирме на выполнение заказов 7-й американской армии, расквартированной в ФРГ. Штраус выиграл оба иска, но это были пирровы победы: Аугштейн получил хорошую рекламу и продолжил свою кампанию с новой энергией. Помимо прочего, он сумел посеять сомнения относительно личных качеств министра обороны в головы тех его коллег по кабинету, которые представляли там СвДП.
