книг, кино и наших рассказов, — говорит он. — Меня когда ранило, я потерял все. Долго жалел свой дневник… А сейчас не жалею. Мерзость, мерзость…
— Моего младшего брата контузия мучила всю жизнь. Умер он три года назад. Мерзость, мерзость… — шепчу я вслед за ним.
— Любой худой мир, но только не война… Только не война…
Эти слова мы повторяем друг за другом.
На столе новое блюдо. Расхваливая свинину по-китайски, я неосторожно обмолвился, что самое прекрасное мясо — это рыба, и она, как в сказке, приплыла. Появился хозяин ресторана — огромного роста бородатый красавец с руками помора. По его знаку официант наливает нам замороженную водку, а в музыкальном ящике включаются одна за другой пластинки русских песен.
…Спорим о литературе. Он «отстаивает» Достоевского, а я Толстого. От соседнего столика поворачиваются в нашу сторону. Умолкаю, хотя мне и обидно, что Достоевского ставят выше Толстого. Хозяин ресторана навис над нами и что-то кричит.
— Он приветствует наш спор, — переводит Рая. — Пусть это будет самая большая и самая кровавая конфронтация между людьми и государствами…
Прощаясь, говорю финскому коллеге, что он помог мне совершить величайшее открытие.
— Эврика!
— Да, эврика!
Рая уже не переводит. Мы отлично понимаем друг друга. Я рассказываю, как я шел к своему открытию. Началось с посещения ленинских мест. Я бродил по Хельсинки, и Россия шла рядом, я хотел видеть ее, и она была со мною…
— Ленин, Суоми, Рашен… — вторит он мне.
— Значит, надо только захотеть, сильно захотеть — и ты попадешь в твой мир…
Мой коллега и хозяин ресторана горячо соглашаются со мною.
— Если люди сильно захотят, они обязательно добьются мира, благополучия…
Перед такси мы долго трясем друг другу руки и уславливаемся о встрече в Москве.
— Нить переговоров не должна прерываться, — цитирую я их великого соотечественника Паасикиви.
Золото, которое я открыл вчера, наутро поблекло и показалось мне медью. Вечером, когда мы прощались и когда я ехал в такси по залитому огнями Хельсинки, все было так просто. Люди только должны захотеть — и половина проблем на земле будет решена. Я настроил себя на маленькие чудеса, и они свершались. Я жил в силовом поле притяжения наших стран…
А сейчас я думал по-другому: не все так просто. Не все. Хотеть мало… Надо делать. Без этого и самые большие желания остаются утопией и сладким сном, в котором медь легко принять за золото.
И все же ощущение радости открытия не проходило. Оно исходило от вчерашней встречи, где двум, в сущности, незнакомым людям, живущим в разных мирах и обремененных своими жизненными заботами, было так естественно и легко.
Позвонила Рая и радостно сообщила, что сегодня победой закончилась забастовка журналистов. Удовлетворены все требования бастующих.
— Давайте поедем в редакцию, — предложил я, — и поздравим всех. Предчувствие Микколо сбылось раньше, чем он загадал.
— Сегодня еще одно событие, — сказала Рая. — У него день рождения.
— Тем более. Едем сейчас же… — И я стал собирать все свои нераздаренные сувениры. Украсил подарок бутылкой «Сибирской» водки, и мы через полчаса были в редакции.
— О-о! Его теперь трудно поймать, — сказала одна из сотрудниц журнала. — Он на совещании в издательстве.
Мы с Раей сочинили поздравление, последние слова которого были про нить президента Паасикиви и встречу в Москве, и оставили его вместе с подарком.
На следующий день в прекрасном настроении я покидал Хельсинки. Оно было прекрасным не только от моего радостного предчувствия возвращения (в гостях хорошо, а дома лучше), но и удивительных встреч в этом городе, которые только что завершились приемом у мэра. А если у вас хорошее настроение, то даже после приема у коронованной особы вам непременно хочется сделать его еще лучше.
Именно так было, когда мы с финскими друзьями приехали из муниципалитета на вокзал к поезду, который отходил через четверть часа в Москву. Мы поднялись в вагон, вошли в купе, и Рая распечатала картонку, которой меня снабдил в дорогу муниципалитет. В ней не было шампанского и коньяка, какими нас угощали на приеме у мэра, но была бутылка финской водки. Я разлил ее в пластмассовые стаканчики, и она была воспринята с большим единодушием, чем аристократические напитки из Франции, Италии, Греции, вместе взятых, которые мы пили на приеме.
Настроение стало еще прекраснее. Мы вышли на перрон и начали прощаться. Вагон осаждали несколько столь же шумных компаний, как и наша, каждая из которых провожала «своего» пассажира.
И вдруг меня поразило, словно гром. На перроне стояла Финляндия. Она была в золотой норковой шубе нараспашку и, как все финны, без головного убора. Легко вьющиеся светлые волосы спадали на плечи, глаза голубые и глубокие, как озера, лицо смеющееся. Она держала в руках фужер с шампанским. Вокруг суетились и горланили пассажиры и провожающие.
Такое уже было со мною. Женщину столь ослепительной красоты я уже однажды встречал. И тогда вот так же меня будто кто привязал к ней.
Мисс Финляндия выпила свое шампанское и в сопровождении эскорта мужчин стала подниматься в наш вагон. Петля, сладостно захлестнувшаяся на шее, потянула меня. Богиня и ее апостолы вошли в соседнее со мною купе, и сердце мое предательски замерло. Чтобы перевести его в рабочее состояние, мне пришлось войти в свое купе и достать из саквояжа валидол.
…Поезд тем временем стал медленно отходить. Я подошел к окну и вздрогнул: на перроне в толпе провожающих стоит та же ослепительно красивая женщина и машет рукою. Темно-рыжая шуба распахнута, волосы разметал ветер, глаза горят, лицо смеется.
— Их две?
Метнулся к соседнему купе. Там у окна стоял лысеющий мужчина и махал рукой.
— Значит, одна… Финляндия одна…
1981
ВСТРЕЧИ
1
Так случилось, что о Польше я узнал раньше, чем о существовании других государств. Тогда только научился складывать буквы в слова, и меня, пятилетнего, увлекла эта чудо-игра. Из мертвых, ничего незначащих знаков рождались веселые предметы и понятия: «д-о-м», «ры-ба», «мама», «Ма-ша… мы-ла… ра-мы…» Этому меня учили мои братья-школьники Виктор и Борис.
Выбирал я короткие слова, они легче складывались, и в моей игре можно было обойтись без взрослых.
Однажды, когда Борис готовил уроки и перед ним лежала географическая карта, я заглянул в нее и прочел непонятное мне слово:
— По-ль-ша́, — сделав неверное ударение.
— Эх, ты, Польша́-лапша́, — передразнил меня брат.
И стал объяснять, что Польша — государство. Только меньше СССР. Это был первый в моей жизни урок географии. Вначале он увлек меня. Разноцветные пятна на карте оказались государствами. Советский Союз — красный, Польша — бледно-зеленая, Румыния —
