Вина
ВИНА
Роман
1
— Дедушка, дедушка, милый, — клокотал в телефонной трубке детский плач. — Мама лежит мертвая…
— Как мертвая? Где лежит? — ничего не понимая со сна, закричал Иван Иванович. — Антоша, это ты, внучек? Антоша? Ты откуда? — Но в трубке только рыдания и всхлипы, а затем треск и резкие короткие гудки.
В темноте Иван Иванович никак не мог нашарить кнопку настольной лампы, опрокинул на тумбочке чашку с водой, а когда свет зажегся, увидел, что на часах двадцать минут третьего.
Он все еще не мог понять, что произошло, и, если бы не подающая тревожные сигналы трубка в руке, можно было подумать, что ему пригрезился дурной сон. К сожалению, все было неотвратимой реальностью: и этот обрывающий сердце крик внука, и вода на полу, в которой плавали его часы, и трубка в руке, какую он наконец догадался положить. Положил, но тут же снял и стал набирать номер квартиры сына, откуда мог звонить внук. Трубка взорвалась все теми же резкими сигналами «занято». Значит, у них опять что-то произошло. Что же там случилось? Почему такой крик? И в его ушах вдруг сквозь плач заклокотал Антонов голос: «Мама мертвая…» Да что же это? Он вновь схватился за телефон, но тут же сдержал себя.
Надо подождать, Антон набирает мне, а я ему. Что случилось? Что? — окатывал его страх, а сам уже знал, что стряслось недоброе в семье его сына Михаила. Этой беды ждал давно, и вот пришла. Боже, да как же там кроха Антон? И вдруг понял, что не может больше ни минуты сидеть здесь, у телефона, когда там…
Он соскочил с кровати и бросился к одежде, стал поспешно одеваться, а сам все спрашивал себя: «Да что нее там произошло? Что?»
Ему уже виделось мертвенно-бледное лицо невестки Наташи, он опять и опять слышал режущий крик Антона: «Дедушка, дедушка… милый…»
Страх парализовал Ивана Ивановича, и его руки замерли, застегивая пуговицу рубахи. Ему надо немедленно бежать на другой конец города, где стряслось несчастье. Сейчас же.
Иванов наконец справился с пуговицами, стал обувать туфли, потом надевать пиджак. Теперь все это он делал, как заведенный, преодолев мертвую точку страха. Но тревога не проходила, он неотрывно смотрел на телефон, и ждал звонка, и боялся, что вновь услышит рыдания Антона, и тогда его сердце не выдержит и он упадет здесь и уже ничем не поможет ни внуку, ни сыну, ни невестке, которая «лежит мертвая».
Почему он это сказал? Иван Иванович не мог думать о Наташе так, хотя и видел ее мертвенно-бледное лицо уже не один раз. Это, видно, и удерживало его, чтобы поверить, что Наташи нет. Они все трое там, и им надо помочь немедля. Иван Иванович уже был одет и рванулся из комнаты, а сам все ждал звонка уже вдогон, а звонка не было, и на пороге комнаты не выдержал, повернул к молчавшему телефону. Набрал номер. Трубка снова взорвалась короткими гудками, и теперь они кричали Ивану Ивановичу: «Стряслось, стряслось, стряслось…»
Там стряслось худшее из того, чего он боялся. «Что-то оборвало рыдания Антона, он, не повесил трубку, куда-то убежал… — пронеслось в голове Ивана Ивановича. — Куда? Что же делать? Разбудить жену? Нет, надо подождать. Он слышал, жена долго не спала, принимала снотворное, ушла в гостиную и, видно, спит на диване. Надо заставить себя подождать несколько минут. Они сейчас позвонят».
И Иван Иванович стал ждать, стоя у стола одетый, но не смог выдержать и нескольких минут, сорвал с аппарата трубку, начал вращать диск, и, когда из квартиры сына ответили гудки, он тут же набрал номер телефонной станции. Там не отвечали, а он набирал вновь и вновь. Наконец заспанный голос ответил ему, и он почти истерически закричал:
— Пожалуйста, не вешайте трубку! Случилось несчастье…
И стал рассказывать, как ему позвонил, рыдая, внук и сказал про мать, а потом связь оборвалась…
— Номер? Какой номер абонента? — тревожно спрашивала телефонистка, а он не мог понять, кто «абонент», назвал номер своей квартиры, но телефонистка раздраженно спросила телефон сына. И он, назвав его, умоляюще прокричал:
— Не отключайтесь! Я жду, там несчастье… — И, прикрыв зачем-то трубку ладонью, стал ждать.
— Что случилось? — Он вздрогнул от хриплого, словно простуженного голоса жены. Та стояла в дверях, в ночной рубахе до пят, с всклокоченными волосами, и на лице ее, еще не проснувшемся окончательно, проступал страх. — Ты куда звонишь?
— У них что-то стряслось, — ответил он. — Звонил Антон, рыдал, звал меня, а потом все оборвалось. Все время занято.
— Может, ошибся?
— Нет, голос Антона и телефон их… — И вдруг закричал: — Девушка, милая, что там? — И тут же через мгновение стал потерянно кого-то спрашивать: — Что же делать? У них трубка неправильно лежит.
Иван Иванович вопрошающе смотрел на жену и повторял:
— Что же делать, Маша? Что?
— Да пусть пропадут они пропадом! — вдруг застонала жена и почти упала в кресло. — Когда же они перестанут меня мучить… Когда-а-а…
Иван Иванович подошел к жене.
— Маша, успокойся. Слышишь, успокойся… — И он потряс ее за плечо, а та рванулась от него и вскрикнула, будто ее ударили:
— Я больше не могу, не могу!
— Там у них что-то серьезное… — тихо говорил он, уже боясь прикасаться к жене. — Там с Наташей плохо, совсем плохо… Я пойду. Мне надо…
— Куда пойдешь? — подняла она полные слез глаза. — Три часа ночи…
— Как-нибудь доберусь. Там же Антоша.
— Тебе нельзя, Иван. Ты же свалишься со своим сердцем на дороге. Я не пущу-у-у…
И все-таки Иван Иванович ушел, уговорил жену остаться дома и ждать звонка, пообещав ей, что если не доберется за час до квартиры сына, то обязательно позвонит ей из автомата. Только на этих условиях Маша отпустила его.
Выйдя из квартиры, Иван Иванович бросился к стоянке такси, которая была в трех кварталах от их дома. Но машин там не было, и он побежал дальше, через темный и пустынный сквер, к главной улице, где всегда можно было найти какой-то транспорт. «Самое глухое время ночи, — подумал он, — еще почти час до рассвета».
Вышел на главную улицу, но и она пустынна. Громады многоэтажных домов светились вертикалями лестничных пролетов да тусклыми фонарями у подъездов.
