покинуть жилища. Она не очень-то их винила. Правительство, отдающее внезапные, невнятные приказы и ожидающее, что все будут танцевать под его дудку? Такие вещи она и сама обычно игнорировала.
Вот только они должны были увидеть небо, услышать раскаты грома. Вспышка красной молнии осветила все вокруг. Сегодня эти люди должны были прислушаться.
Она медленно двинулась дальше в переулок, погружаясь в царство бесформенных теней. Из-за туч над головой – и еще потому, что все забрали свои сферы, – здесь царил кромешный мрак. И было тихо, единственные звуки доносились только со стороны неба. Вот буря, а старик вообще тут? Может, он в безопасности в каком-нибудь бункере. Крик, который она услышала раньше, мог не иметь к нему отношения, верно?
«Нет, – подумала она. – Нет, это не так».
Крадунью опять пробрал озноб. Даже если старик здесь, как она найдет его тело?
– Госпожа, – прошептал Виндль. – О, мне не нравится это место, госпожа. Что-то не так.
Все было не так; с тех самых пор, как Мрак впервые вышел на ее след. Крадунья продвигалась вперед, мимо теней, которые, вероятно, были бельем, развешанным по веревкам между лачугами. В темноте они казались искореженными, изломанными телами. Еще одна вспышка молнии от приближающейся бури не помогла; в свете красных отблесков казалось, что стены и лачуги испачканы в крови.
Ну почему этот переулок такой длинный? Она вздохнула с облегчением, когда наконец споткнулась обо что-то на земле. Она наклонилась, нащупала ткань и руку. Труп.
«Я тебя запомню», – подумала Крадунья, наклоняясь и всматриваясь, пытаясь разглядеть фигуру старика.
– Госпожа… – Виндль заскулил.
Она почувствовала, как он обхватил ее ногу и прижался к ней, словно ребенок к матери.
Что это было? Она прислушалась: тишина переулка сменилась щелкающим, царапающим звуком. Он раздавался со всех сторон. И тут Крадунья впервые заметила, что фигура, в которую она тыкала пальцем, не закутана в шикву. Ткань на руке была слишком жесткой, слишком толстой.
«Мамочки… – в ужасе подумала Крадунья. – Что происходит?»
Сверкнула молния, и она мельком увидела труп. Лицо женщины смотрело вверх невидящими глазами. На ней была черно-белая униформа, выкрашенная молнией в малиновый цвет и покрытая каким-то шелковистым веществом.
Крадунья ахнула и, отскочив назад, наткнулась на что-то позади – еще одно тело. Она развернулась, и скребущие, щелкающие звуки стали более возбужденными. Следующая вспышка молнии озарила труп, прижатый к стене переулка, привязанный к останкам лачуги, с безвольно повисшей головой. Она знала его так же хорошо, как и женщину на земле.
«Приспешники Мрака, – подумала Крадунья. – Оба мертвы».
– Однажды, путешествуя по стране, которую ты никогда не посетишь, я услышал интересную мысль.
Крадунья замерла. Это был голос старика.
– Есть группа людей, которые верят, что каждый день, когда спят, они умирают, – продолжал старик. – Они верят, что сознание не продолжается, что, если его прервать, при пробуждении тела рождается новая душа.
«Шквал, шквал, шква-а-а-ал!» – подумала Крадунья, вертясь на месте. Стены как будто двигались и перемещались, скользили, словно покрытые маслом. Она попыталась убраться прочь от трупов, но… потеряла их из виду. Это направление, оно ведет в обратную сторону или глубже в кошмарный переулок?
– У этой философии, – сказал голос старика, – безусловно, есть свои недостатки, по крайней мере для стороннего наблюдателя. А как же память, преемственность культуры, семьи, общества? Ну, омнити учат, что все перечисленное человек наследует утром от предыдущей души, которая обитала в том же теле. Определенные структуры мозга запечатлевают воспоминания, чтобы помочь душе прожить единственный день как можно лучше.
– Что ты такое? – прошептала Крадунья, лихорадочно озираясь по сторонам, пытаясь разобраться в темноте.
– Чем меня больше всего заинтересовал этот народ, так это тем, что он вообще продолжает существовать. Казалось бы, поверь каждый человек всем сердцем в то, что ему осталось жить всего один день, повсюду должен воцариться хаос. Я часто спрашиваю себя, что говорит о человечестве в целом тот факт, что народ со столь впечатляющими убеждениями живет по большому счету так же, как и все прочие.
«Вот он», – подумала Крадунья, отыскав старика в тени. Она увидела человеческие очертания, хотя вспышка молнии продемонстрировала, что они были неполными. Фигуре не хватало кусков плоти. Правое плечо заканчивалось обрубком, а еще – буря свидетельница! – он был голый, с дырами на животе и бедрах. Вдобавок у него не хватало глаза. При этом Крадунья не заметила крови, но быстрая последовательность вспышек озарила кое-что еще: по его ногам карабкались кремлецы.
Вот что это за скребущий звук. Тысячи и тысячи кремлецов покрывали стены, каждый был размером с палец. Маленькие создания в хитиновых панцирях щелкали клешнями и ужасно шумели.
– Дело в том, что эту философию очень трудно опровергнуть, – сказал старик. – Откуда ты знаешь, что ты тот же самый, что и вчера? Тебе никогда не определить, поселилась ли в твоем теле новая душа, пока у нее такие же воспоминания. Но тогда… если некто ведет себя как ты и думает, что он – это ты, в чем разница? Что значит быть самим собой, маленькая Сияющая?
При вспышках молний – они становились все более частыми – Крадунья увидела ползущего по его лицу маленького кремлеца, и нечто выпуклое свисало со спины тварюшки. Существо проникло в пустую глазницу, и она поняла, что выпуклая часть была глазом. Другие кремлецы собрались и принялись заполнять дыры, формируя недостающую руку. У каждого на спине был участок, напоминающий кожу. Они поворачивались этой частью наружу, сцепляясь лапками со многими другими, держащимися вместе внутри тела.
– Для меня, – сказало существо, – все это не более чем пустая теория, так как, в отличие от вас, я не сплю. По крайней мере, не весь сразу.
– Что ты такое? – спросила Крадунья.
– Просто еще один беженец.
Крадунья попятилась. Ее больше не тревожила необходимость возвращаться именно в том направлении, откуда пришла, – куда угодно, лишь бы убраться подальше от этой штуки.
– Не надо меня бояться, – сказал старик. – Твоя война – моя война, и так было на протяжении тысячелетий. Древние Сияющие называли меня другом и союзником, пока все не пошло наперекосяк. Какие это были чудесные дни перед Последним Опустошением. Дни… чести. Они давным-давно канули в прошлое.
– Ты убил этих двоих! – прошипела Крадунья.
– Я защищался. – Он издал короткий смешок. – Впрочем, это ложь. Они не были способны убить меня, поэтому я не могу ссылаться на самооборону, как солдат не может ссылаться на нее, убивая ребенка. Но они попросили, пусть и не вдаваясь в подробности, о состязании – и я исполнил просьбу.
Он шагнул к ней, и вспышка молнии продемонстрировала, как он сгибает пальцы на недавно сформированной руке. Большой палец – одинокий кремлец с маленькими тонкими лапками в задней части – занял свое место, соединившись с другими.
– Но ведь ты, – продолжило существо, – пришла не для состязания,
