— Я был молодым работником далласского отделения ФБР, когда Эдгар совершил одну из своих имперских поездок, — начал Страус, растягивая слова на техасский манер, привычный для меня с детства. — Я на машине встретил его и должен был показать ему город, но тут была одна загвоздка. Эдгар не любил, когда водитель делал левый поворот. Ему, видимо, не нравилось, когда его на повороте прижимало к борту, но хочешь не хочешь с этим приходилось тогда мириться. И вот мне пришлось изощряться, чтобы возить его по всему Далласу и не делать левых поворотов!
Я решил, что Боб Страус рассказывал мне не только о том, как он возил директора ФБР, но и как он проходил критические перекрестки своей жизни. Он также сообщил мне, как он, демократ, принял предложение президента-республиканца стать послом в Москве.
— Я сидел напротив президента в Овальном кабинете, и он попросил меня поехать послом в Москву. Я сказал, что не голосовал за него на последних выборах и, по-видимому, никогда не буду голосовать за него. Президент ответил, что это не имеет значения, и я нужен ему в Москве.
Пока я рассказывал ему об остановке, он перебил меня вопросом:
— Что я скажу Советам, если они спросят меня, почему президент остановил свой выбор на мне?
— Очень просто, — ответил я. — Скажите им, что президент направил вас в Москву не потому, что вы что-то знаете о России или как функционирует Советский Союз. Он направил вас потому, что вы знаете все о том, как работает Вашингтон.
Страус посмотрел на меня взглядом игрока, которому выпала хорошая карта, и сказал:
— Милт, ты мне нравишься.
И вот теперь, сидя рядом с этой старой лисой и наблюдая, как он общается с новым председателем КГБ Вадимом Бакатиным, бывшим министром внутренних дел, которого Горбачёв уволил, желая спешно дистанцироваться от либералов весной 1991 года, я понимал, что Джордж Буш направил в Москву именно такого человека, который был здесь нужен.
Бакатин задал Страусу несколько вопросов, а потом обратился ко мне:
— Сколько в ЦРУ аналитиков?
— Около двух тысяч, — ответил я.
Бакатин подозвал к столу помощника и спросил его, сколько аналитиков в КГБ. Выслушав ответ, он повернулся ко мне:
— Вот мне говорят, что меньше дюжины! — тон у него был очень раздраженный. КГБ никогда не придавал большого значения анализу, поскольку поколения кремлевских лидеров не хотели слышать плохие новости.
Бакатин заявил, что настало время прекратить характерное для периода холодной войны соперничество между нашими службами. Он пожаловался, что все деньги и другие ресурсы уходят на слежку за нашими посольствами в Москве и Вашингтоне. Указывая на сейф, стоявший в углу его большого кабинета, Бакатин сказал:
— В этом сейфе вся документация о мероприятиях по внедрению подслушивающих устройств в ваше посольство. Теперь ваше посольство пустует, и мы в тупике.
Страус насторожился. Раньше мы уже говорили с ним о том, как сдвинуть Советы с места в вопросе «жучков» в нашем посольстве. Я информировал его о высказываниях представителей КГБ за год до этого на встрече в Хельсинки, что наше посольство «безопасно». Но Страусу нужны были четкие доказательства на этот счет. Пока посол говорил с Бакатиным о необходимости решения проблемы посольства, я передал ему записку: «Попросите у него чертежи».
Искоса взглянув на мою записку, Страус продолжал говорить о том, какая важная предстоит работа и как необходимо раз и навсегда решить проблему посольства. И его последняя фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы:
— Господин председатель, есть один способ, как вы можете помочь нам преодолеть препятствие в отношении статуса посольства. Почему бы вам просто не передать нам эти чертежи из вашего сейфа? Я уверен, что они помогут нам найти верный путь.
Я следил, как работники КГБ в этот момент подались вперед. Когда переводчик Бакатина перевел эту фразу, на их лицах было выражение, близкое к шоку. Подумав момент, Бакатин сказал:
— Мы вернемся к этому разговору, господин посол.
Страус элегантно поставил этот вопрос, и, на мой взгляд, Бакатина это очень заинтриговало. Потом подошла моя очередь говорить. Я передал приветствие от нового исполняющего обязанности директора ЦРУ новому председателю КГБ. Билл Вебстер в конце августа ушел в отставку, и обязанности директора исполнял Дик Керр, пока кандидат на пост директора Роберт Гейтс проходил процедуру утверждения Конгрессом.
— Господин председатель, — сказал я, — исполняющий обязанности директора ЦРУ г-н Ричард Керр шлет вам свои приветствия, и как историк он хотел бы донести до вас свое понимание событий, с которыми вы были так тесно связаны в последние 40 дней. Г-н Керр связывает начало века с августом 1914 года и Балканами, а начало XXI века с августом 1991 года и Москвой.
Бакатин улыбнулся, а Страус дважды посмотрел на меня.
Наша встреча с Бакатиным закончилась короткой экскурсией в кабинет-музей Юрия Андропова, выходивший окнами на площадь Дзержинского, которая была лишена ранее гордо стоявшей здесь статуи «железного Феликса». Потом, когда мы со Страусом спускались по широкой лестнице к парадному входу с Лубянки, посол попросил меня:
— Милт, как это ты сказал о 1914 годе, повтори снова.
Я повторил, озадаченный тем, куда клонит этот старый лис. Страус подумал с минуту и потом сказал мне:
— Милт, я не хочу больше слышать это от тебя. В этом городе или в любом другом. Понимаешь меня?
— Конечно, господин посол. Но, может быть, вы объясните, почему?
— Объясню. Это настолько чертовски хорошо сказано, что теперь это принадлежит мне. Я краду это у тебя и не хочу этого больше слышать.
И он улыбнулся.
Спустя несколько недель я встретил ссылку на 1914 год в интервью, которое Страус дал газете «Вашингтон пост».
Вадим Бакатин действительно передал чертежи подслушивающих устройств КГБ в нашем посольстве в Москве. Правда, никто в Вашингтоне не поверил, что это была полная схема, и это не прекратило дискуссию о том, что делать с нашим посольством.
Тем не менее этот поступок способствовал увольнению Бакатина и привел к тому, что в истории КГБ ему досталось больше ругательств, чем любому другому председателю, когда-либо возглавлявшему эту организацию.
Москва. Середина сентября 1991 года
Позже я встретился с группой новых руководителей КГБ, один из которых дал мне яркое описание той роли, которую сыграла телекомпания Си-эн-эн в восприятии КГБ критических моментов путча. Офицерский состав КГБ, не зная, кого поддержать, заговорщиков или сопротивление, сплотившееся вокруг Ельцина, оказался в обстановке информационного вакуума. В условиях отсутствия всех других источников Лубянка следила за развитием событий в Москве по Си-эн-эн.
Один генерал, в голосе которого изумление смешивалось с иронией, так описал эту ситуацию.
