привилегия, и что любой из нас сделал, чтобы заслужить ее? Я надеюсь, что проклятие так же реально, как и моя боль, и оно постигнет каждого язычника в будущей жизни, и я хочу, чтобы никто не избежал его.
Они оба потрясающе красивы, любовь и смерть. В них заключено их бессмертие. Следовательно, не будет никакого лекарства от проклятия, такого, которое могло бы увидеть существо, лишенное любви. Они не знают, что луна в моем черном небе умерла в полном одиночестве, и единственным выходом для нас было существовать как одно целое или умереть вместе.
Они не знают, что ответ также находится внутри меня.
Глава 50
Джулиан
В шести метрах от меня стояла Фэллон, глядя на восход солнца на краю утеса, и смотрела на него иначе, чем во все другие разы, когда я видел, как она смотрела на него. И солнце этим утром тоже вставало по-другому. Его бледно-фиолетовые и розовые оттенки разливались по небу и купали нас в своих красках.
В Воющей Лощине не было двух одинаковых рассветов. И двух закатов тоже нет. Но этим утром, казалось, было три рассвета в одном небе. Лавандово-розовый прямо перед ней, а затем прямо под ним другой с бьющимся сердцем — тот, который был жив, дышал и истекал кровью через горизонт, покрывая город своим кровопролитием. Небо было таким большим и вечно меняющимся, что иногда было трудно поверить, что оно вообще существует на самом деле. Что это была не картина. Что она — мой третий восход солнца — не была картиной.
Я стоял позади нее, в стороне, глядя на нее так же, как она смотрела на небо. Белые волосы. Жемчужная кожа. Пыльно-розовые губы. Зимний сезон в ее глазах. Она была хладнокровной, но, боже мой, она была ночной радугой.
Над нами кружили чайки в поисках объедков. Вокруг нас ветер свистел в ушах. Я сосредоточил свое внимание на ней, мое горло сжалось от страха, а сердце колотилось со скоростью миллион миль в секунду.
Фэллон сделал шаг вперед, и мои мышцы дернулись под кожей.
Я тоже сделал шаг вперед, крича, чтобы остановить ее.
— Мудак-примудак? — спросил я, пытаясь держать свои нервы в узде, эта навязчивая эмоция нарастала в моей груди.
Фэллон резко обернулась, ее глаза расширились. Я хотел сделать еще один шаг к ней, но я не хотел давить на нее дальше.
Сохраняя между нами двадцатифутовое расстояние, я продолжил:
— Это то, с чем ты собиралась меня оставить? Ты хоть понимаешь, как далеко я зашёл, чтобы попасть сюда? Я пошел против своего ковена, вломился в чужую комнату, был обезображен — не обезчеловечен — обезображен! Потом меня пришлось запереть в камере на шесть дней, чтобы понять, что ты не можешь просто так все оставить, не так ли? Ты такая чертовски упрямая, ты не могла позволить мне сделать это за тебя! Ты должна забрать и это у меня, да?
Фэллон застыла на краю обрыва. Секунды тянулись под шум волн, разбивающихся о скалы внизу. Мне хотелось подбежать к ней, но я так боялся того, что она может сделать.
Вместо этого я вытянул руки по бокам.
— Если бы я знал, что до этого дойдет, я бы просто рассказал тебе все, чтобы избежать всего того дерьма, через которое я прошел. Мы могли бы оказаться здесь вместе несколько дней назад, Фэллон!
Теперь я кричал, моя грудь болела при мысли о том, что она готова пожертвовать собой ради меня! Чудовище!
А она все еще не двигалась. Она просто стояла там, уставившись на меня, а ее белые волосы развевались вокруг нее. Я опустил руки, схватился за бока, собрался с духом. Я провел дрожащими пальцами по волосам, не в силах мыслить здраво, пытаясь сдержать слезы, грозящие вот-вот разразиться. Все мои чувства были в огне, и я не знал, сколько смогу вынести.
Я указал на нее, делая еще один неуверенный шаг вперед.
— Ты — единственное, в чем я хорош. И защита тебя была единственной вещью, которую я мог сделать, чтобы показать тебе… — Я замолчал, слова застряли у меня в горле. Произнесение их было похоже на прощание. Я никогда не хотел прощаться. Моя рука опустилась, теперь она висела вдоль тела. Я смотрел на нее в ужасе.
Она смотрела на меня, все еще удивляясь, что я здесь.
— Чтобы показать мне что? — спросила она дрожащим шепотом.
Наши взгляды метались туда-сюда, пока не навернулись слезы, и мы обнаружили, что плачем.
— Чтобы показать тебе, что я выбрал тебя. Что я, черт возьми, люблю тебя! — рявкнул я, мой взгляд затуманился, когда я вцепился в ее стеклянные глаза. Моя грудь вздымалась, чувствуя приближение конца, давление становилось все тяжелее. Я хлопнул себя по тыльной стороне ладони другой ладонью.
— Боже мой, Фэллон, я влюблен в тебя. Всегда был! И я уверен, что я любил тебя тысячу раз раньше, как люблю сейчас, и я надеюсь любить тебя еще тысячу раз. Вот и все! Вот и все, что нужно сделать.
Я развел руки по бокам, делая еще один шаг вперед.
— Потому что в этом наш смысл, не так ли?!
— Нет, Джулиан, отойди.
Ее залитое слезами лицо раскачивалось.
Я сделал еще один шаг вперед.
— Ты не обязана этого делать. Это не выход.
— Да, я знаю, — воскликнула она, кивая и шмыгая носом. — Я должна положить этому конец. Я! Они собираются сжечь тебя! И даже если они все равно сожгут тебя, если этого будет недостаточно, язычники всегда будут восприниматься как монстры! Город всегда будет жить в страхе! Это никогда не закончится, Джулиан. Никогда! Нет, если я что-нибудь с этим не сделаю, а после того, как тебя не станет, мне нечего будет терять. Позволь мне это исправить! Я должна это исправить!
Слезы не переставали капать из моих глаз, но я был слишком напуган, чтобы вытереть их. Подумать только, стоит мне только моргнуть, и она упадет с обрыва без меня. Я сделал еще один шаг вперед, желая быть ближе.
— Если ты спрыгнешь с этой скалы, Фэллон, я прыгну за тобой.
Мужчины и женщины города подошли сзади, окликая меня, угрожая мне, если я причиню ей боль. Они понятия не имели, что она значила для меня. Они проклинали меня, обзывали и требовали немедленно отвести меня к Плетеному Человеку. Я слышал их все, и испуганный взгляд Фэллон метнулся от меня к тому, что происходило позади
