места. Только тогда все щелкнуло. Мне не нужно было читать остальную часть книги, чтобы знать, что я должен был сделать, что мне нужно было сделать, что должен был сделать Беллами.
Это откровение обрушилось на меня, как ураган.
Закрыв книгу, я сидел в полном оцепенении, мои глаза метались туда-сюда, пока я пытался осмыслить все это. Мое сердце бешено колотилось в груди. Мои мышцы напрягались под кожей, желая бежать, бежать и бежать. Жгучая потребность закричать поселилась во всех моих пустотах — в легких, груди, горле, голове.
Я все время ошибался. Клариса Дэнверс ошибалась. Все были неправы.
У меня был ответ, и он был здесь, в Книге Блэквелл все это время. Беллами всегда знал, но никто не смог бы понять этого, не испытав такой любви, как наша.
— Джулиан!
Мое имя пронеслось по туннелям, и я резко повернул глаза на звук, увидев Киони, бегущую к моей камере. Ее глаза были большими, дикими и испуганными.
— Джулиан!
Она задыхалась, держась за бок.
Книга Блэквелл упала с моих колен, когда я вскочил на ноги. Охранник схватил ее за руку и начал тащить прочь.
— Киони, что случилось? — крикнул я, каждая клеточка моей крови превратилась в пульс и ударила по коже, пока я ждал ответа. Пожалуйста, пусть это будет не Фэллон.
— Киони!
— Джулиан, пожалуйста, я проснулась сегодня утром, а ее не было! Она ушла, Джулиан! Она знает! Она знает обо всем! Я нигде не могу ее найти! Ты должен найти ее! — закричала она, отбиваясь от охранников, чтобы вырваться на свободу.
— ДЖУЛИАН, ТЫ ДОЛЖЕН… ИЛИ ОНА… ЧТОБЫ СНЯТЬ ПРОКЛЯТИЕ!
Ее крики стали приглушенными, и паника охватила меня, когда еще одна ее мольба эхом разнеслась по всему туннелю.
— БЫСТРЕЕ… ФЭЛЛОН УМРЕТ!
Мои руки сжимали ядовитые прутья, но я не чувствовал ожога. Все мое тело горело от каждого леденящего кровь крика Киони. Фэллон знала, и внутри меня разразился гром. Фэллон знала все! И крик прокатился по туннелям оглушительной приливной волной.
Фэллон собиралась снять проклятие сама.
Моя грудь горела, и сила моего крика повалила Киони и охранника на землю, вырубив их! Это было так, как если бы в меня ударила молния, и молния пришла изнутри меня — усиленная сила вырвалась из моей груди!
И все это произошло так быстро. У меня открылось второе дыхание. Никто не был в безопасности.
Мое тело вибрировало, яростный гул внутри этого серебряного кармана пространства, который я создал.
С моим телом, запертым внутри этого остановившегося времени, мои сжатые кулаки двигались сквозь прутья решетки. Внутри мое тело ощущалось как миллион оборванных проводов, которые ожили, луч серебристого света извивался, поворачивался и прыгал с самыми интенсивными ощущениями. Но снаружи казалось, что я ношу свою душу как кожу, способную проходить сквозь что угодно.
Сделав шаг вперед, я прошел сквозь решетку, а туннели все еще пульсировали от моего оглушительного крика. Я не мог его слышать, но я чувствовал его жужжание вокруг себя, протяжный гул внутри меня.
Я так странно двигался на другой волне, чем остальной мир.
И я бросился бежать, точно зная, где моя девочка и что она собирается сделать.
Я просто надеялся, что смогу добраться до нее вовремя.
Рассвет Джулиана
Запись в дневнике Беллами Блэквелл
1 декабря 1821 года
Когда умирает великая любовь, замирают миллиарды сердец.
Меня поражает, что каждое из этих сердец живет в моем собственном. Такое чувство, что в каждом моем пульсе заключено бесконечное количество жизней. Каждая секунда без нее — мучительное напоминание. Некоторые могут сказать, что я даже стал мелодраматичным в своих страданиях. Однако это мое несчастье, и только мое. Как смеет кто-то говорить мне о степени моей боли? Как я должен чувствовать или продолжать жить дальше, когда жизнь кажется мне пыткой. Любые мысли, которые они тратят на своих возлюбленных, потому что я трачу в тысячу раз больше на свою. Скажите мне, что я ошибаюсь, и я предложу вам свою грудь, чтобы вы вырвали мое сердце из костей, чтобы вы могли увидеть. Разрежьте его, даруй мне свободу от этой сердечной боли. Я бросаю вам вызов, а потом убирайтесь со своими самодовольными представлениями о том, что я должен чувствовать в то время, когда я вообще ничего не хочу чувствовать.
Половина меня наполнилась ненавистью к моему отцу. Я едва могу смотреть на него, и я также не могу уйти, сколько ни пытался. Другая половина меня исчезла. Там больше ничего нет. Все, что я могу делать, это тратить свои бессонные ночи, лежа у ее могилы, где остался только ее прах. От заката до рассвета я не сплю и разговариваю с луной, как сумасшедший. И в мои дни я тот самый монстр, в которого превратила меня ее смерть.
Моя любовь к ней безусловна, и я держусь за нее так долго, как только могу, чтобы тьма не поглотила меня полностью, но я чувствую, что теряю себя. Я погружаюсь в комфорт темноты, теней и самых черных глубин земли. Ничто не может согреть меня, даже солнце. Сожаление, с которым я живу, заключается в том, что я не старался усерднее, не боролся усерднее. О, если бы я мог вернуться в прошлое, выбрать ее из всего! Если бы я мог повернуть время вспять, я бы увидел нашу любовь с точки зрения художника, как и должен был видеть с самого начала.
Отец говорит, что ее последние слова были проклятием, и на это я отвечаю, что я уже проклят! Я проклят до конца своих дней, потому что я должен был разорвать все цепи, чтобы добраться до нее! Я должен был сгореть вместе с ней рядом! Осознание того, что она умерла, полагая, что я отказался от нас или выбрал другой путь, преследует меня и будет продолжать преследовать в этой жизни и в каждой последующей. Если бы только она знала, весь мир не смог бы любить так сильно в вечности, как я мог бы любить за один день.
Проклятие живет глубоко внутри меня. Я чувствую, как оно вплетается в мою теневую кровь. Я уверен, что оно будет жить там и передастся каждому сыну. Единственный способ избавить нас от нашего проклятия — это выбрать любовь, но как это может быть, когда моей любви здесь нет? Вам не дана любовь, потому что это не право! Любовь — это
