чего, скажите, что это у вас с детства… болезненная полнота или наследственное, что ли.
ИВ. ИВ. (покорно). Хорошо, скажу.
КАШИН. А вы, капитан… погончики и орден сняли?
КАПИТАН. Все в исправности.
КАШИН. И пуговицы обернули… Вот это хорошо. Только банты уж очень велики оставили. Франтовство тут не к месту.
КАПИТАН. Какой черт — франтовство. Вот эта чертова баба ножниц не дала.
КАШИН. А, ну, это другое дело. Вот с графом не знаю, что делать… В гостиницу он боится идти. Да у него там и ничего нет, кроме фрака…
ПЕТУХОВ (он все время зевает на карауле, отчищает рукавом брюки; кричит). Еще собачка из слоновой кости.
ИВ. ИВ. Собачка тут ни при чем, о костюмах говорим.
КАШИН. Как нагрянут, а он у нас с этим воротником, — голову со всех снимет. Да где же он пропал?
ИВ. ИВ. Он мешки там сверху сбрасывает. (Подбегает к двери). Граф, идите. Он испачкался.
Входит граф со щеткой, весь в муке.
КНЯГИНЯ. Что с ним? Он в машину какую-то попал?
КАШИН. Не пылите тут, постойте… Может быть, еще сойдет. Повернитесь-ка.
ГРАФ. Что сойдет, зачем повернуться?
ИВ. ИВ. Костюмы смотрим.
Граф повертывается; на спине пятерня, приложенная мучными пальцами.
ИВ. ИВ. Со спины-то ничего, а вот воротник не годится. Валерий Николаевич, как, по-вашему?
БЕРКУТОВ. В этом не компетентен.
ПЕТУХОВ (кричит с места своего караула.) Нет, это ни к черту не годится. Он всех провалит своим мундиром.
ГРАФ. Я все-таки ничего не понимаю… Что вы там смотрите?
КАШИН. Да, господа, так нельзя, граф, Иван Иванович, и вы, Валерий Беркутович…
ИВ. ИВ. Валерий Николаевич…
КАШИН. То бишь, Валерий Николаевич. Идите-ка переодеться, жена даст. С княгини, я думаю, не взыщется, она женщина.
БЕРКУТОВ. От тех, кого я принципиально не признаю, я прятаться не буду. А кроме того, если они тронут меня, трудового интеллигента, тем хуже для них: это лишний раз докажет, что они варвары.
КАШИН. Ну да, толкуй там — трудового интеллигента, — откуда это видно. Примут за биржевого маклера, вот тогда и посвистишь.
БЕРКУТОВ. Свистеть я во всяком случае не буду. Относительно этого можете быть совершенно спокойны и… оставьте меня в покое.
ИВ. ИВ. Ведь один вечер только.
ПЕТУХОВ. Сам толкует о солидарности и гражданской сплоченности, а как чуть до дела — так подводит всех.
КАШИН. Ну, я за вас отвечать не буду. Если чуть что — скажу, что знать вас не знаю. Отправляйтесь, господа.
ГРАФ. Переодеться? Я охотно переоденусь. Меня самого несколько беспокоит мой мундир. (Забегает к княгине.)
КАШИН. О-ох… Посмотрите-ка, чтобы не торчало ничего из-под матрацев.
КНЯГИНЯ. Что это — мука?
ГРАФ. Мука, княгиня… Вам удобно?
КНЯГИНЯ. Да… мне удобно, граф. Только я… я никогда не спала со столькими мужчинами… в одной комнате. Сделайте как-нибудь, чтобы я, не стесняя вас, могла прилечь, не раздеваясь, если придется сидеть всю ночь… ГРАФ. Сию минуту, княгиня. (Перегораживает пополам и вдоль постель простыней, привязав ее за углы к спинке.)
ШИШИКИНА (глядя как граф привязывает). Свой своего всегда найдет. Уж снюхались…
Капитан рычит. Граф уходит.
ПЕТУХОВ (капитану). Мука — мукой, а должно быть, дело будет. Ведь вот везет же этим идиотам.
КАПИТАН. Еще бы — привели да посадили на кровать. Привели бы ко мне…
КАПИТАНША. Серж…
КАПИТАН. Ну, что, «Серж»? Что ты за мной по пятам ходишь?
КАШИН. Ох, черт возьми! С Феклой что делать? Как про нее сказать, кто она? Ну-ка, Фекла!
ПЕТУХОВ. Скажите, что родственница.
Фекла входит.
ФЕКЛА. Что надо?
КАШИН. Ну-ка, Фекла, поди сюда. Вот что, милая моя: новая власть запрещает держать прислугу.
ФЕКЛА. Понимаю, понимаю…
КАШИН. Ну вот. Поэтому ты, понимаешь, у нас больше не прислуга.
ФЕКЛА. Понимаю, понимаю… Как же это не прислуга?. Господи батюшка, что ж вы мне раньше-то не сказали? Лето продержали, а теперь на мороз.
КАШИН. Да не в том дело, дура. Никто тебя не гонит, а стараются о твоей же пользе. Новая власть ненавидит рабочих, крестьян и вообще простой народ. И ежели, боже сохрани, узнают, что ты прислуга, крестьянка, то так, брат, зашумишь…
ПЕТУХОВ. В кандалы тебя закуют…
КАШИН. То-то… Так вот, если будут спрашивать, кто ты, говори, что наша родственница и живешь на отведенной площади, как и все…
ФЕКЛА. Так, так… Это, вот, на Воскресенской?
КАШИН. Да не на Воскресенской, а на 16 аршинах. И потом, ты это свое «барыня» да «барыня» брось. Во-первых, мы совсем не баре, а из такого же трудового сословия, как и ты, с такими же мозолистыми руками. (Показывает ей свои руки. Петухов на карауле рассматривает свои руки.) Можешь нас звать по имени или, лучше, гражданин и гражданка. И мы тебя будем звать: гражданка Фекла… Как тебя по отчеству-то? ФЕКЛА. Меня-то?.. Ивановной звать.
КАШИН. Ну, вот, значит, — гражданка Фекла Ивановна. ПЕТУХОВ. Гражданка Фекла Ивановна, примите приветствие.
КАШИН. Петухов!.. Тебя, братец, караулить поставили, а ты только в носу ковыряешь да встреваешь всюду, куда тебя не спрашивают.
ПЕТУХОВ (обиделся). Когда же это я в носу ковырял?.. (Агафону.)Вы вот в носу ковыряете, а на меня говорят!
КАШИН. Замолчи, до вечера так не кончишь… Ну, так вот… о чем я говорил-то?.. Да. И теперь, брат, все равны и каждый должен другого уважать. Ну, вот… постой, рыло свиное, куда пошла-то? Никогда толком не выслушает, а потом напутает так, что сам сатана не разберется. Ну, впрочем, ничего больше, ступай.
Входит Анна Федоровна.
АННА ФЕД. Ну, вот, посмотри, обрядила кое-как… Ах, где же они?.. Да идите же, граф… ну, чего стесняться. Все это, бог
