как будто мне это не всё равно! Я желал одного: освободить мою жену. Сколько городов было взято приступом и разграблено — что мне за дело, если к их списку прибавится ещё один? Толковать мне о Гаарлеме! Это было нелепо. Помню, как у меня вдруг явилось желание смеяться, но смеха у меня не было.
Но всё это было глупо. Я просто бредил. Мне казалось, что пол разверзнется у меня под ногами, и, чтобы не упасть, я тяжело оперся на свою шпагу.
— Дайте стул графу, — крикнул принц. — Боюсь, что вы нездоровы. Может быть, вы ранены?
Но я уже победил свою слабость.
— Благодарю вас, ваше высочество, — отвечал я, отодвигая поданный мне стул. — Я слегка ранен в голову, и это иногда вызывает головокружение. Но это пустяки.
— Тем не менее вам нужно отдохнуть, — мягко сказал принц. — Прошу вас воспользоваться моим гостеприимством.
Принц позвонил.
— Господин де Виллье, — сказал он вошедшему камергеру, — это граф Абенохара, который приехал ко мне в гости. Пожалуйста, примите все меры, чтобы он ни в чём не нуждался. До свидания, граф. Мы увидимся с вами, когда вы отдохнёте. Может быть, вам что-нибудь нужно?
— Среди беглецов находится отец моей жены ван дер Веерен. Я был бы очень благодарен, если бы ему передали всё, что здесь произошло. Кроме того, позвольте рекомендовать вашему вниманию, принц, моих людей. Они ещё ждут на холоде, а сегодня им пришлось много поработать.
— Не беспокойтесь, о них позаботятся. Помните, что судьба Гаарлема должна скоро решиться к худшему или к лучшему. Если бы у меня была тысяча человек, я непременно дал бы вам их.
Я поблагодарил принца и вышел из комнаты, в которой я поставил на карту Свою последнюю ставку — и проиграл.
Гаарлем, бедный, храбрый город! Никто из тех, кто стоял сегодня около принца, и не подозревал, что его агония будет продолжаться целых пять месяцев и что все его страдания и геройские усилия останутся тщетными. Впрочем, это не совсем верно: и в самом своём падении он одержал победу. Он вернул Голландии самоуважение и самоуверенность. Он доказал, что за маленькую полоску земли, наполовину затерянную среди северных морей, над которыми почти полгода висят густые, тёмные туманы, люди готовы умереть с такой же радостью, как и за солнечную Испанию, которую никогда не покидает свет.
Гаарлем пал, но недаром. Я пробился через армию герцога Альбы после взятия этого города, и могу сказать, что это не была армия победителя. Ещё одна такая победа, и его армия будет лежать в могиле. Но в то время никто из нас не мог предвидеть этого.
Принц всё время был со мной чрезвычайно любезен. Всё для меня было приготовлено, и слуги ждали моих приказаний.
Когда сняли с меня доспехи, я остался один и сел в кресло. Странное ощущение, словно я падаю, опять охватило меня, как сегодня утром. Но теперь я сидел в своей комнате один, и не стоило обращать на это внимания.
Я пришёл уже к убеждению, что жена моя потеряна для меня навсегда — потеряна, если Господь не совершит чуда. Теперь я смотрел на вещи хладнокровнее и яснее, чем в тот ужасный вечер. Нельзя было предположить, чтобы дон Педро, подстрекаемый страстью и жаждой мести, не схватил её в один из ближайших же дней. И она считала его своим лучшим другом! Конечно, всё, что потом произошло, должно было наконец открыть ей глаза. Но есть ли предел женскому сумасбродству? Дон Педро обладает даром красноречия — я это испытал на себе. Его выколотые глаза, пожалуй, будут говорить в его пользу сильнее, чем говорили его глаза открытые. Правда, там остались дон Рюнц и Диего, но что они могут сделать в таких обстоятельствах?
У меня ещё было время — неделя-две, может быть, и целый месяц. Дон Педро был не такой человек, чтобы довольствоваться актом грубой мести. Нет, его месть будет утончённой. Он погубит не только её тело, но и душу. Как он ни хитёр, на это всё-таки потребуется несколько дней.
Когда я вышел от принца, у меня мелькнула дикая мысль: назло королю и принцу, назло обоим собрать на деньги ван дер Веерена собственный вооружённый отряд. Но это была только мечта: Германия была далеко, дороги небезопасны, а здесь нельзя было достать ни одного солдата. Нет, единственной надеждой для меня был Гаарлем — освободится ли он или падёт — всё равно. Когда его судьба решится, я могу вернуться и подумать, что можно сделать для спасения моей жены. Жалкая надежда, конечно, но другой у меня не было.
Не знаю, сколько времени просидел я, погрузившись в эти мысли. День был тёмный, и переход от дня к вечеру был незаметен. Вдруг в дверь кто-то постучал, и в комнату вошёл принц.
— Я пришёл взглянуть, не нужно ли вам чего-нибудь. — начал он.
Он опять заговорил со мной по-испански, чувствуя с присущим ему тонким тактом, который давал ему такую власть над людьми, что я предпочитаю язык моей матери всякому другому.
— Необходимо, — продолжал он с улыбкой, — освободить лейденскую дорогу от новых друзей, которых вы привели за собой. Барон фон Виллингер, которому вы передали командование, не хочет двинуться с места без приказания, написанного вами собственноручно. Он остановил несколько повозок и всех тех, кто проходил мимо него к Лейдену. Он без всякой церемонии задержал даже самого графа Люмея, который вышел к нему, чтобы пригласить его войти в город. Он прислал назад конвой графа с заявлением, что он повесит всех, кого ему удалось захватить на дорогах, в том числе графа Люмея первым. Посланный передал мне, что граф Люмей задыхался от ярости, но барон фон Виллингер уделил ему не больше внимания, чем какому-нибудь лавочнику, и приказал двум своим людям задержать его. Теперь их трудно будет помирить. Я узнаю в этом вашу выучку, дон Хаим.
Невольно я тоже улыбнулся, воображая себе эту сцену. Барон фон Виллингер избрал самый отчаянный способ действия, который мог свести с ума кого угодно. Было бы очень любопытно посмотреть на графа де Ламарка, который был известен, как человек страшно вспыльчивый.
— Я немногому мог выучить барона в этом отношении, — отвечал я. — Прошу извинить его, из дружбы ко мне он прибег к чрезмерной предосторожности. Он вас не знает, ваше высочество.
— А вы меня знаете?
