того как я поужинал, они пригласили меня к себе на вечер. У их матери есть самовар под парами и много яиц вкрутую. Два ее сына, надежда и опора, заняты выпивкой арака. Они уже безумно веселы и преданы братским объятиям и сомнительным песням о любви. Их нежная мать поглядывает на них с одобрительной улыбкой, когда они глотают рюмку за рюмкой огненного напитка и постепенно становятся опьяненными и веселыми. Вместо того, чтобы проверять их опьянение, как это сделала бы любезная и предусмотрительная мать ференги, эта снисходительная родительница поощряет их, и не иначе, и чем более глубоко опьяненными и веселыми счастливы становятся сыновья, тем счастливее кажется мать. Около девяти часов они впадают в слезы любви друг к другу и ко мне и разводят такую сентиментальность, что я, естественно, испытывая отвращение, принимаю прощальный стакан чая и желаю им доброго вечера. Караван-сарай jee назначает мне меблированную комнату, упомянутую выше. Комната, как выясняется, хорошо покрыта коврами, содержит матрац и изобилие пылающее красных одеял, на маленьком столе лежит хорошо зачитанная копия Корана с позолоченной надписью и освещенными страницами. За эти действительно удобные апартаменты с меня взята ничтожная сумма в размере одного керана.
Сейчас я нахожусь в пятидесяти милях от Тегерана, это мой пункт назначения до того момента, когда весна снова придет и позволяет мне продолжать движение на восток к Тихому океану. Катание продолжается по-честному, и в прохладе раннего утра я проезжаю хорошие несколько миль. Когда солнце заглядывает за вершину горного отрога, выступающего на юг на небольшом расстоянии от основного Эльбурского хребта, с востока устремляется воздушная стена, как будто солнце предпринимает напряженные усилия, чтобы возвестить начало другого дня с триумальным гудком.
Множество ослов встречаются на дороге, вездесущие перевозчики персидского крестьянства, доставляющие продукты на Тегеранский рынок. Единственное колесное транспортное средство, встречаемое между Касвином и Тегераном, - это тяжелый почтовый фургон, бодро грохочущий позади четырех скачущих лошадей, едущих в ряд, и недавно импортированная карета для некоей столичной знаменитости, которую тащат вручную, на расстоянии двухсот миль от Решта, компания солдат. Изо всех сил крутя педали против сильного ветра, я обхожу вокруг торчащей горной отроги около одиннадцати часов, и коническая заснеженная вершина горы Демавенд вырисовывается, как световой маяк, среди меньшей высоты Эльбурского хребта, примерно в семидесяти пяти милях впереди. Демавенд - идеальный конус высотой около двадцати тысяч футов (5671 м), и считается самой высокой точкой земли к северу от Гималаев. От выступающего горного отрога дорога проходит через промежуточную равнину к столице. большая ирригационная канава, окаймленная ивами, теперь пересекает каменистую равнину на некотором расстоянии, параллельном дороге, снабжая водой караван-сарай Шахабада и несколько соседних деревень. Сам Тегеран, находящийся на плоской равнине, и без высоких минаретов, которые делают турецкие города заметными на расстоянии, не позволяет определиться с его точным местоположением до нескольких миль от ворот. Он занимает положение в дюжине или более миль к югу от основания гор Эльбурс и с востока окружен еще одним выступающим отрогом. К югу - обширная равнина, редко усеянная деревнями и огороженными садами более богатых тегеранцев.
В час дня 30 сентября часовые у ворот Касвеин столицы шаха с неописуемым удивлением смотрят на странное зрелище одинокого Ференги, едущего к ним верхом на воздушном колесе, которое блестит и блестит в ярких персидских солнечных лучах.
Они выглядят еще более удивленными и почти склонными думать, что я какое-то сверхъестественное существо, когда, я не спеша, еду под ярко окрашенной аркой и вниз по пригородным улицам.
Проехав милю между мертвыми грозными стенами и вдоль открытой деловой улицы, я нахожусь в окружении удивленных солдат и горожан на большой центральной площади - maidan или артиллерийской площади, и вскоре после этого я пытаюсь отчистить хотя бы часть пыли и почвы путешествия в комнате жалкой гостиницы, которую держит француз, бывший кондитер шаха.
Мой циклометр зарегистрировал тысячу пятьсот семьдесят шесть миль от Измита. Расстояние от Ливерпуля до Константинополя, где у меня не было циклометра, можно приблизительно оценить как две тысячи пятьсот, что в общей сложности от Ливерпуля до Тегерана составляет четыре тысячи семьдесят шесть миль (~ 6500 км).
Вечером несколько молодых англичан, принадлежащих к персоналу Индоевропейской Телеграфной Компании, пришли ко мне и, повторяя мои вышеупомянутые чувства по поводу отеля, щедро приглашают меня стать членом их удобного холостяцкого заведения во время моего пребывания в Тегеране. «Как вы считаете насколько далеко от Лондона до Тегерана по вашей телеграфной линии», - Я спрашиваю их во время нашего разговора после ужина. «Где-то в районе четырех тысяч миль...», - отвечают мне, - «А что говорит твой циклометр?»
Глава 21. Тегеран.
Существует заметное сходство между базаром, мечетями, резиденциями, пригородными садами и т. д. одного персидского города и теми же особенностями другого, чтобы оправдать утверждение, что описание одного является описанием всех их. Но присутствие шаха и его двора, пышность и обстоятельства восточной королевской семьи, иностранные послы, военные, улучшения, внесенные из Европы, королевские дворцы нынешнего государя, дворцы и воспоминания о бывших монархах - все это в совокупности эффективно поднимает Тегеран над несколько мрачным однообразием провинциальных городов. Человек, который имеет обыкновение прогуливаться по городу ежедневно, хотя бы несколько дней подряд, едва ли сможет не повстречать Шаха. В этом смысле Шаха Персии нельзя сравнить с турецким Султаном, который никогда не выходит из уединения своего дворца, кроме как для посещения мечети или в исключительных случаях. Причем, его ведут по улицам между компактными рядами солдат, так что проблеск его имперской личности можно поймать, только приложив немало усилий.
С тех пор как в 1867 году Шаху удалось избежать покушения со стороны заговорщиков бабидов, он стал проявлять больше осторожности, чем раньше, в отношении своей личной безопасности. До этого случая он обычно ездил верхом на лошадях без своего телохранителя, но в настоящее время он никогда не ездит без телохранителей, которые сопровождают его не далее, чем расстояние примерно равное длине шеи его лошади, как того требует этикет.
Когда его частые прогулки выводят его за пределы городских укреплений, как правило, кроме седельной лошади, на которой он едет верхом, его сопровождает карета, что позволяет ему переходить от одного к другому по желанию.
Шах, очевидно, не безразличен к громкой лести придворных и подхалимов в его отношении, равно как и к пышности и тщеславию его положения, тем не менее он не лишен здравого смысла. Возможно, самое худшее, что можно сказать о нем,
