— Меня не было. Моя жизнь началась в Эфесе, в двадцать один, — не задумываясь, ответила она.
Повисла тишина. Не тягостная, неловкая, нет. Другая… Тишина вечности? Настоящего, самого главного, которое всегда грустно? Александр улыбнулся, и жизнь пошла дальше.
Когда подстреленные утки были съедены, рассказы рассказаны, песни спеты, гости обслужены и выпровожены, а лилии уже в одиночестве плавали в ванне, Александр начал разговор, к которому подбирался в последнее время.
— Детка, у меня к тебе просьба.
— Все, что угодно, — беспечно отозвалась Таис.
— Пообещай мне, что ты ее выполнишь.
— Конечно, выполню, милый. — Она улыбалась в свете свечей и гладила его лицо.
— Это очень серьезно, поклянись мне.
— Клянусь.
— Поклянись мною.
Улыбка сошла с лица Таис, а в глазах появились растерянность и вопрос.
— Мне это очень важно, поклянись, — настаивал Александр.
— Да, я клянусь, раз тебе это важно… Я все сделаю для тебя, ты же знаешь.
— Хорошо, — тихо сказал Александр, смерив ее долгим пристальным взглядом, — ты с собой ничего не сделаешь, если я умру. Ты останешься жить!
— Ах! — вскрикнула она. — Александр! — Таис замотала головой в ужасе.
— Ты пообещала…
— Александр!
— Тише-тише-тише. — Он поймал ее и прижал к себе.
Она в совершеннейшей панике только повторяла: «Александр…»
— Детка, мне это очень-очень важно, — настойчиво внушал ей Александр, но она вырывалась и мотала головой. Он сжал ее крепко за плечи, встряхнул. — Смотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты жила и была счастлива, — начал он, но Таис опять забеспокоилась, и он снова встряхнул ее. Таис застонала и уронила голову. Он обнял ее и зашептал: — Я так хочу, мне это очень важно. Ты поклялась, не подведи меня. Ты ничего с собой не сделаешь! Хорошо… — уступил он, — пять лет. Пять лет! Детка, мне это очень важно. Будь же умницей. Не думай об этом сейчас…
Таис оторвала голову и посмотрела ему в глаза:
— А если ты ошибаешься?! Ты распоряжаешься моею жизнью и теперь хочешь распорядиться моею смертью.
— А разве я плохо распорядился твоею жизнью? — справедливо возразил он. — И разве ты сама не распорядилась моею смертью? Ради кого я остался жить? Только ради тебя, родная моя, потому, что я тебя люблю. Вот и ты живи ради меня, — с чувством, но настойчиво закончил он.
— Но как же без тебя?! Как? И зачем? — Таис прижала руки к груди.
Он только отрицательно качал головой.
— А если ты ошибаешься? — повторила Таис.
— Какой сегодня день хороший был. Солнце, утята с лапами, кувшинки, стрекозы, друзья на ужин, кифара, стихи. Хорошая еда, хорошее вино, хорошая беседа. Закат, восход…
— … а ты замечал закаты и восходы, когда умер Гефестион?..
— Ты сильная девочка, ты — умница. Я всю жизнь учился у тебя мужеству! Пять лет, детка. А сейчас хватит об этом. «Мы перейдем эту реку, когда подойдем к ней».
— Ах, Александр…
— Ну, иди ко мне, моя девочка, — сказал он совсем другим тоном и обнял ее.
— Ах, зачем ты говоришь о таких ужасных вещах?
— Ну, все-все. Ты пахнешь лилиями.
— Ты тоже.
— Уже не фиалками?
— Ах, Александр…
— Я люблю тебя, родная.
Глава 21
«Пять лет…».
Египет 321–320 гг. до н. э.
Прошло два года. Два года из пяти, которые она должна была прожить после его смерти. Два мучительных, бесконечных, кошмарных года. Она пообещала, поклялась. Им. И опять она не подвела его, держала слово. Жила как-то…
Первые полгода она как будто лишилась рассудка. Наверное, это ее и спасло. Она спала день и ночь, впав в странное полулетаргическое состояние — как медведи спят в берлоге под снегом, чтобы сохранить жизнь и силы до будущей весны. Только для Таис не наступило больше весны — они кончились поздней весной 323 на ассирийских озерах перед злополучным возвращением в Вавилон, где в начале июня Александр неожиданно и скоропостижно умер, сгорел за десять дней, и никакая самая сильная и преданная любовь не смогла удержать его в этом мире.
Она «спала» и никто не знал, были ли эти сны отдыхом или беспробудной мукой для ее больного мозга. А когда приходила в себя — в оцепенении сидела, раскачиваясь, пока не приходило осознание того, что произошло, а с ним — новое отчаяние, слезы, истерики, которые так вымучивали ее, что она снова застывала или засыпала. Или умирала? И не могла умереть окончательно, превращалась в душу умершей, по ошибке оказавшейся не в Аиде, а на Земле.
«Я — Персефона», — думала она про себя и мечтала сойти в подземный мир хотя бы на время, желала с такой тоской и страстью, с какой настоящая Персефона мечтала о возвращении к жизни.
Она видела себя Персефоной-Таис. Вот она спускается в мрачную преисподнюю. Чем темнее становится вокруг, тем радостней бьется ее сердце и убыстряется шаг. Впереди она видит магический свет — это не страшный бог Аид, это Александр. Он — подземный бог, он правит иным миром так же, как он правил этим. «Я иду к тебе, возлюбленный мой». Она чувствует его тепло, притяжение и слышит его голос: «Нет, Таис, нет!» Какая-то сила бьет ее в грудь, отбрасывает назад в мир, в жизнь. Она просыпается, задыхаясь, с холодным потом на лице и полуостановившимся сердцем, — отвергнутая Аидом-Александром. Все изменилось, все стало наоборот…
И все же это был ее любимый сон, ибо она чувствовала присутствие Александра, видела его силуэт. Все остальные сны были обыкновенными кошмарами, без него, но она продолжала спать, каждый раз надеясь, что снова увидит Александра-Аида, а ради этого стоило выдерживать все кошмары во сне и наяву.
Птолемей совершенно обоснованно боялся, что рассудок не вернется к ней, и она не поправится никогда. Он не оставлял ее без присмотра, опасаясь, чтобы в этом состоянии она не покончила с собой. Геро — верная душа, была постоянно рядом, и детей Птолемей иногда пускал к ней, чтобы они не забывали свою несчастную маму. Однажды это кончилось печально. Прошло года полтора с тех пор, как Александр… нет, не умер, — он же бессмертен, он бог… — стал править в подземном царстве. Александр пришел к ней во сне, но не в виде грозного Аида из любимого кошмарного сна, а в первый раз живым, любящим, каким был с ней всегда.
— Александр, это ты!!!
— Да, я с тобой, моя умница.
— Хорошо ли тебе там?
— Не беспокойся обо мне. — Он теплой рукой вытер ее слезы.
— Ты не забыл меня?
— Нет, я же обещал, и ты помни свое обещание — живи и будь счастлива.
— Ты придешь еще?
