ближе, увидел проделки вандалов…
— Ван Дамма? — зевнул Витя.
— Вандалов. Памятники залили красной краской. Она стекала по гравированным лицам мамы и папы и останавливалась на датах их жизни.
Магазин хозтоваров находился недалеко от кладбища, а я был на мопеде, поэтому уже через двадцать минут я вернулся к могилам с растворителем и ветошью. За это время какой-то придурок на еще не до конца высохшей краске, в том месте, где скрывались портреты родителей, нарисовал пальцем улыбающиеся смайлики.
— Козлов… — прошептала Вика и для себя решила наверняка, что обязательно возьмет со стены молоток. И садовые ножницы. И потом уже задаст Игорю за его тупые, безответственные выходки.
— Я смочил тряпку растворителем, размазал краску по памятникам и даже думать забыл для чего приехал. Все мои мысли были о дебиле, проделавшем такое, если, конечно, он был один, дебил этот. Когда до меня дошло осмотреть следы на земле, она уже вся была утоптана моими подошвами.
Когда на памятниках не осталось и капли краски, я все же рассказал родителям свой план. Не услышав от покойников возражений, сел на мопед и помчал к дому Ильи, заскочив по пути в строительный за отверткой с резиновой ручкой. С удобной резиновой ручкой. Ей я планировать заколоть ребенка, подражающего своим сверстникам, роясь в песочнице.
— Но ты так и не доехал, — догадался Илья.
Он размышлял, были бы сейчас живы его родители, его сестра, доберись до него Авария в тот роковой день? Он смотрел на их лица. Живые, яркие, счастливые лица. Он их видел. Он всегда их видел, когда хотел. Но, услышав от Аварии о художествах на кладбище, вместо родных увидел три красных смайла. Илья зажмурился и прогнал эти воспоминания.
— Не доехал, — подтвердил Авария. — В меня врезались недотепы в погонах.
Пока я был в отключке, пока хирурги выполняли свою работу, ко мне приходили родители. Ко мне приходил дед. Бабушка. И прапрапра… Все они говорили о предметах, вещах, которые когда-то у них были. Кто-то называл их талисманом, кто-то — оберегом, амулетом. Совсем старые мои родственники, умершие бог знает сколько веков назад, обзывали их «спасалками», «мысленками» и, кажется, «говорилками».
Дверца шкафчика со скрипом захлопнулась. Авария наконец показался взору слушателей. Это был совершенно другой человек. Темно-синие туфли и рубашка, голубые брюки и пиджак с закатанными рукавами. На правой руке — круглые смарт-часы, на левой — красная ниточка.
Да, его наряд сильно изменился, но и лицо изменилось до неузнаваемости: щетина больше не казалась такой небрежной (похоже, с бритвой он дружил), морщины тщательно скрыты косметикой, андеркат с зализанными назад волосами — словно только что из барбершопа. Как дополнение на носу — затемненные очки пилота в золотой оправе, а в ушах — блестящие серьги-камешки.
— Ну — как вам? — Авария улыбался во весь рот, даже зубы стали белее.
— Ты кто такой? — удивилась Вика. — Ты вообще с этой планеты?
— Вот что значит — мастер маскировки, — гаркнул Витя, оценив прикид Аварии. Потом оценил прикид Ильи и посмеялся над ним.
— И куда в таком прикиде? — не без удивления спросил Илья.
— На танцы? — улыбнулась Вика. — Возьми меня с собой! Плиз!
— Если бы… хотя… — Авария вернулся к столу, вынул сим-карту из старой «нокии» и вставил в новый смартфон, которой недавно вынул из заводской упаковки. Отклеил защитную пленку с экрана. — У меня тут нарисовалось небольшое дельце — деловая встреча. Мне бы давно пора было выйти, да только я не могу оставлять вас в неведении. Одну секунду. — Даже голос его поменялся. Он написал и отправил сообщение.
— Ты оставишь нас здесь? — спросила Вика, все еще надеясь, что он возьмет ее с собой.
— А вам разве есть куда идти?
— Ну…
— Вика, дай ему рассказать, — попросил Илья и уставился на Аварию.
— На чем я остановился?
— На «сосалках», — пробубнил Витя. Он совсем раскис и хотел спать.
— Ах да! «Спасалки», талисманы и прочее… Лучшее определение дал дед. Он назвал их περίεργο πράγμα (периэрго прагма), что с греческого — странная вещь. Также дед разделил людей на два типа: способных и неспособных. Первые могли общаться с прагмами, вторые либо не могли, либо вовсе не имели возможности их иметь. Сами же странные вещи, периэрго прагмы, тоже разделил на два типа: добрых и злых. Добрые помогали своим хозяевам, как, например, ваши. Злые — тоже, но помощь их была мнительной. Рано или поздно злые брали контроль над хозяевами, паразитировали, а те становились лишь безмозглыми куклами в их руках.
— Погоди-ка… Это кто это тебе такое рассказал? — потерялся Витя в бреднях Аварии.
— Это ко мне приходили духи моих предков, когда я валялся в отключке после аварии.
— А, — вздохнул Витя, — ну это понятное дело.
— Так, например, — продолжил Авария, поглядывая на часы, — у Гитлера… Вы же знаете Гитлера? Гитлер относился к способным, и у него была своя вещь, злая прагма. Она захватила над ним власть. Об этом не писали историки, но все, что, казалось бы, сделал Гитлер — дело рук его периэрго прагмы. В руках Адольфа прагма становилась только сильнее.
— Что за прагма у него была? Пистолет? Книга? Усы? — спросил Виктор, вновь оживившись.
— Усы… — улыбнулся Авария. — Смешно. Пуговица… У него была пуговица, изготовленная из чеканной монеты, которую он нашел в детстве и сохранил. Так и познакомились. Конечно, подтвердить это я никак не могу, все это рассказали мне мои «прапра», ну вы поняли…
— А у Трампа есть прагма? — ни с того, ни с сего спросил Витя.
Авария задумался, наблюдая за сумеречной природой по ту сторону экрана телевизора. Еще не так давно яркое солнце освещало поляну и часовню с родником. Теперь же стало значительно темнее, но все еще светло, чтобы разглядеть еще одного гостя с двумя канистрами возле желоба. Если бы телевизор передавал звук, то, кроме журчания ручья и природной тишины, ничего бы не было слышно.
— Не знаю, — ответил Авария.
— А у миллиардера из «Один дома», которого Кевин встретил в отеле?
— У него, может, и есть какая-то.
— А у Байдена?
— У него нет. Он точно неспособный, — с улыбкой произнес Авария, но взглянув на Витю, перестал улыбаться. Он увидел перед собой изнеможенного мальчугана, тщательно скрывающего свою болезнь и усталость. Красные глаза, сопли под носом, дрожащие пальцы, кашель. — Вернемся к странным вещам. Их куда меньше, чем людей, но все равно много. И злых, и добрых.
А добро борется со злом, вы знаете. Но это полбеды. Вся же беда в том, что борются не вещи — две большие
