— и концы в воду. Так и не нашли душегуба, но эти недоросли притихли, а теперь новое занятие нашли. Теперь, я думаю, что тоже притихнут.
— А где эти?
— Выпороли да отпустили по домам. Что им ещё сделаешь?
— Спасибо и на том. Про меня наговорят, да бог с ними, а дитя-то за что?
— Всё обошлось, ты не переживай так, — урядник ушёл домой, едва удерживаясь на ногах.
Через неделю Дамкина прямо около дома встретили два крепких мужика, били долго и молча: выбили зубы, изувечили всё лицо. Бедняга едва смог сам заползти к себе во двор. Другие злословы перепугались, из домов по одному не выходили.
Через месяц, когда пришли холода и встала река, приехали к Хрустову братья Цыганковы.
— Как успехи? Удачно сходили в верховье?
— Сходили, кое-что нашли, времени немного было, — сказал Евсей.
— А карагасы не промышляют?
— Нет, я, было, уговорил в прошлый раз, да только спугнули их. Постреливают старателей, а карагасы натыкаются на трупы, понимают, из-за чего убивают людей. Боятся. Говорят, что поиски золота не стоят того, чтобы из-за этого убивали.
— Понятно.
— Никодим Нестеров просил передать, что просьбу твою выполнил, говорит, что ты знаешь, о чём разговор.
— Спасибо, не говорил, когда приедет?
— Говорил, что, когда морозы установятся, тогда и придёт с обозом рыбы.
— Понятно. На весну будем обоз собирать?
— Карагасы ждут, Эликан сказал, что больше шкурок оставит для торговли.
— Вот и здесь дело зачинается. Дай-то бог.
Евсею хотелось сказать о том, что и они с братом видели злодейство в тайге, что узнали душегуба. Но, увидев радость на лице Хрустова от известия Никодима, не стал Евсей говорить, подозревая, что здесь, возможно, замешан и Хрустов, раз у них с Нестеровым дела.
Дальше разговор шёл обыденный: Хрустов рассказал о недавней истории с Дамкиным. Всё равно кто-нибудь расскажет — уж лучше самому.
— Хорошо, хоть до Лизаветы эти слухи не дошли. Что было бы? У неё и так характер не сахар. Могла бы и вытворить чего-нибудь.
— За такие дела в деревне зашибли бы, забыл бы, как оговаривать людей, а то и выгнали бы, — сказал Евсей.
— Там народ давно живёт, устои есть какие-то, порядок есть, а здесь народишко пришлый — ничего святого нет. И ещё от безделья маются. Кабы день повкалывал, так не до этого было бы, хотя кто знает? На той стороне дороги, где в основном рабочий люд ютится, процветают пьянство и драки, хоть не появляйся там, как стемнеет. Тоже порядка нету.
— Когда народу много — всегда сыщется тот, кто воду начнёт баламутить, а в большой компании люди, что овцы: куда повели, туда и идут.
— Верно, если вожака нету путного, то дело добром не кончится. Когда толпа попрёт, ей никакого дела до устоев и до порядка нет, друг перед другом — кто больше натворит. Правильно урядник говорит — пороть за такие дела надо прилюдно, чтобы другие видели. Глядишь, кого-то и остановит наказание.
— Весело проживаете, — сказал Евсей.
— Куда с добром, можно и веселее, но…
— Лизавета учится?
— Слава богу, радуюсь за неё, боюсь похвалить, чтоб не сглазить. Как-то подслушивал урок ихний под дверью, так она только и спрашивает: — Где, какой, сколько? Учитель не успевает отвечать.
— Ишь ты, скоро и тебе указывать будет.
— Будет ай нет — не знаю, но хотелось бы дело оставить в надёжных руках, боюсь только, что торговое дело ей не по душе.
Едва завидев Родиона во дворе, Лизавета оставила занятие и бросилась встречать друга.
— Лизавета Ильинична, так нельзя, урок не закончен, — сказал Свешников.
— Потом продолжим, Родька приехал, пойду встречать! — крикнула девочка.
Они вдвоём сидели в комнате Лизы и грызли сухие баранки, словно ничего вкуснее не было. Лиза рассказывала, как ей легко даётся учёба, как много она уже знает; Родион сидел, слушал её и улыбался.
— Родя, у тебя уже борода растёт, ты уже стареешь, что ли? — вдруг сказала девочка. — Почему ты не подстригаешься?
— Да какая там борода, — улыбнулся Родька. — Смех и только.
— Скоро ты станешь совсем старенький, обрастёшь усами и бородой, я тогда и не признаю тебя.
— Захочешь и признаешь.
— Вы опять к карагасам ходили?
— Ходили, там красиво, хорошо, особенно осенью, когда комаров и мошки нету.
— Мне хочется посмотреть, ты возьмёшь меня туда?
— Ты подрасти немного, туда далеко идти, устанешь.
— Нет, не сейчас, потом, когда вырасту, когда не надо будет спрашиваться. Возьмёшь?
— Конечно, возьму, раз ты хочешь.
— Мне хочется посмотреть оленей, они большие?
— Нет, они маленькие.
— Ну, как лошадки?
— Меньше.
— Но у них рога есть?
— Есть.
— Родя, люди про меня разные гадости говорят, ты не верь им.
— Какие гадости?
— Какие взрослые делают, кухарка рассказывала Аннушке на кухне, а я случайно подслушала.
— Конечно, я не поверю ни про какие гадости, пусть хоть что говорят. Я знаю, что ты не можешь делать гадости.
Лизавета замолчала, задумавшись.
— Я раньше не знала, что мир такой большой; учитель много мне рассказывал, как люди жили раньше, давным-давно. Есть много разных стран, где люди живут совсем не так, как мы. Ты знаешь, оказывается, дураков и раньше было много, которые делали гадости. Один спалил город просто так, многие убивали друг друга мечами на радость другим. Разве это весело, когда умирают люди? Ты бы стал смотреть такое?
— Нет, не стал бы, это невесело.
— Ты видел, как умирают люди?
— Да, видел.
— Расскажи.
— Потом как-нибудь.
Затем они поехали кататься по селу на коне. Сидя в кошёвке, Родион правил лошадью, а Лизавета смотрела по сторонам, отмечая новые постройки, появившиеся недавно, на лице у неё была грустная улыбка. Какие-то мысли тревожили девочку, не давали покоя.
Когда они подъехали к дому, их уже ждали.
— Где же вы катаетесь, мы уже переживаем, — сказал Илья Саввич.
— Много настроили новых домов, Тайшет уже больше Конторки стал, — сказала Лиза, покидая кошёвку.
— Всё нормально? — спросил Илья Саввич. — А то тут шалят в последнее время.
— Среди белого дня шалят? — удивился Родион. — Нешто так бывает?
— Бывает ещё и похлеще, подумать жутко.
— Ладно, тятя, не пугай Родиона, он в лесу не боится, а здесь и подавно, — сказала дочь и
