Затем они с искренним усердием обучили Ахмеда и Саида всему, что было необходимо для странствий по Лабиринту потусторонья, растолковав их основы и порядок, дав почувствовать силы, творящие это великое таинство. Кроме того, они поведали Ахмеду и Саиду об устройстве разных миров, предупредив, что далеко не в каждый мир можно прибыть свободно и без вреда, сколь различны эти миры по своим построениям и условиям, далеко не всегда подходящим для нас, а очень часто – просто враждебным и даже смертельным. И лишь ничтожно малая их часть настолько похожа на наш, что в них можно существовать без особых стараний. Они научили Ахмеда и Саида распознавать эти построения и особенности миров, проникая в их подобия в комнате Странствий, чтобы выбирать подходящие или интересные для познания, а также чтобы подготовиться к проникновению в них. Разумеется, они дали им лишь самые начала великой науки странствий, чтобы не отнимать много времени. Чтобы, опираясь на них, мы уже все вместе с помощью наших новых способностей и приобретенной мудрости со временем овладели этим искусством в необходимой мере.
Слушая это, мы были до крайности изумлены и переполнялись безудержным восторгом. Ведь, мечтая о встрече и обращениях с теми, кто приходит и уходит, мы и помыслить не могли о том, что нам выпадет возможность побывать в иных мирах, что такая возможность для нас вообще может существовать. Вместе с тем рассказ о том, что далеко не все миры пригодны для нашего посещения, поверг нас в не меньшее изумление и даже в недоумение. Ведь мы по простоте душевной считали, что миры отличаются друг от друга не больше, чем земли в нашем мире, даже несмотря на то разнообразие форм жизни, о котором мы узнали начиная с подземелья. Нам и в голову не пришло, что такие глубокие отличия их друг от друга могли быть обусловлены не менее глубокими отличиями в устройстве миров, в которых они обитали. Теперь же мы с удивлением узнавали, что миры могут быть нестерпимо и даже убийственно холодными или горячими, в них может царить необычайная легкость или неимоверная тяжесть. Воздух там может состоять совсем из других материалов, непригодных для нашего дыхания или вовсе ядовитых, а то и вообще отсутствовать. Ахмед и Саид называли множество других отличий, до которых мы никогда бы и не додумались, по сравнению с которыми, например, обитание в них враждебных неодолимых существ или отсутствие пропитания были лишь самыми простыми и не заслуживающими особого внимания. Но все это, вместо того чтобы испугать и поколебать, лишь раззадоривало нас, разжигая безумное желание встретить грудью и с честью преодолеть все эти препятствия, получив в награду созерцание воочию и прикосновение к тем мирам, о существовании которых из обитателей нашего мира знали лишь единицы.
– То, что мы видим сейчас, – великая библиотека, перепись миров, пройденных и изученных теми, кто приходит и уходит, – говорил Саид, двигаясь сквозь звездную россыпь, заполняющую комнату Странствий. – В нее занесены все миры, посещенные ими хотя бы мимолетно, и записано все, что им удалось о них узнать. С помощью своих чудесных письменностей и способов записи им удалось создать точные подобия этих миров, благодаря которым мы сейчас можем распознать их устройство и понять, что нас там ждет.
– Так мы сейчас видим написанное?! – изумился я.
– Именно! – ответил Саид. – Все, что мы здесь видим, его движение и команды, передаваемые через шары, – написано особой незримой письменностью, и это – вовсе не иллюзии.
– Не понимаю, как можно написать на воздухе, если даже он – не пустота? Какова бы ни была письменность, ее все равно нужно на что-то положить!
– Написано все это, конечно, не на воздухе, но на чем-то таком, чего мы еще не знаем и с него посылается на купол, как стрела – в цель. А вот что происходит дальше?.. Купол либо благодаря чудесному устройству комнаты заставляет наши глаза видеть появляющиеся на нем картины именно в таком виде, либо… посылает их прямо в наши головы, как сновидения.
– Не могу в это поверить! – изумился я. – Даже после всего, что нам довелось увидеть и познать, не могу представить, что такое возможно… Остановись здесь!
Саид, очевидно отвлекшись на разговор со мной, перестал контролировать управление движением звездной бездны, и она вдруг быстро понеслась куда-то в сторону. Когда же он, спохватившись, остановил ее, мы очутились в каком-то пустынном месте, где светилась только одна звезда, вокруг которой, правда, летало множество шариков-миров. Причем большинство из них были сближены между собой и летали стайками. Я сразу выделил среди них один, который как-то настойчиво вызывал к себе мое внимание. Он летел обособленно, но находился как-то между скоплениями других примерно на равном удалении от них. Я положил руки на шары и приблизил этот мир вплотную к нам, благодаря чему он увеличился почти во всю комнату.
– Что ты можешь сказать об этом мире? – спросил я Саида.
Саид, глубоко сосредоточившись, погрузил в него руки, а затем и вошел сам.
– Этот мир очень древний и одновременно достаточно молодой. И еще я чувствую какие-то силы… Они чужды нам, их не должно быть в нашем безбрежье, ибо они не имеют в нем никакого смысла и толку. Но они исходят, слабо, едва уловимо, из самых глубин этого мира.
– Да! Именно это я и почувствовал, только не мог выразить это словами. И хотя в них нет ни смысла, ни толку, я чувствую, что они чем-то очень важны для нас. Именно этим и притягивает меня этот мир.
– Там тепло… – продолжал Саид. – Причем из его глубин исходит больше тепла, чем приходит от светила. Внутри нет раскаленного ядра, как, например, у нашего мира, и откуда берется это тепло, я не могу понять. Но оно исходит, мягко и равномерно, и будет исходить, не ослабевая, еще долго. Там легко… Сила, которая гнетет все сущее к земле, там слабее, чем в нашем мире. Я не знаю ее природы, я лишь чувствую ее здесь, но что-то подсказывает мне, что десять динаров там будут весить как семь. Там мало света… Там всегда царят сумерки, ибо этот мир окружен множеством других и все время находится в их тени. Там есть силы, враждебные нашей плоти, поэтому находиться там можно лишь недолго. Мы, время от времени объединяясь в магический кристалл, можем очищаться от их пагубного действия и этим продлить свое безвредное пребывание там. Но чтобы пробыть там достаточно долго, чтобы успеть познать те его тайны, что влекут нас, необходима особая защита, какой мы пока не в состоянии создать. Там есть вода, которая рождается в глубоких недрах из первородных материалов и через мельчайшие ходы поднимается к поверхности в виде пара. Там она остывает и скапливается в озерах. Ее там очень мало, и поэтому там не идут дожди, так как она рассеивается в сухом воздухе, не собираясь в облака. И лишь благодаря постоянному ее рождению в недрах озера не высыхают. Пройдет еще немало времени, пока ее не станет достаточно для того равновесия, которое есть у нас. Но для нас ее там вполне хватит. Там есть воздух… Судя по его цвету, в нем есть материалы, присущие и нашему, но есть и другие. Вредны они для нас или полезны, я сказать не могу, об этом лучше спросить у Хасана и Ибрагима, взявшихся за руки. Я сейчас пришлю их сюда, и, думаю, мы разберемся с этим миром до конца.
С этими словами Саид напряг пальцы на шарах, и перед нами возникла знакомая радужная плоскость. Саид шагнул в нее и исчез, словно погрузившись в воду. Она же, ослепительно заиграв переливами, рванулась вверх и растворилась в звездной бездне. Я же продолжил ощупывать выбранный мир. Я ощущал на нем горы и впадины, глубокие ущелья и обширные равнины, но все они были непохожи на наши, ибо состояли из очень правильных построений, хотя при первом взгляде представали бесформенными нагромождениями и провалами, а равнины казались какими-то мозаичными. Большинство впадин было явно чем-то заполнено, возможно, той самой водой. Но не это поражало меня в этом мире, не это томило меня желанием проникнуть в него. Вполне походя на все остальные миры, он по своему построению глубоко отличался от них и имел явно другое происхождение. Как правильно определил Саид, он не имел внутри круглого ядра, раскаленного или остывшего, как все окружающие его и наполняющие безбрежье, образовавшиеся одинаково: остывая и затвердевая сверху внутрь. Глубинной основой этого мира было нечто совершенно непонятное, правильной, даже – безупречной, геометрической формы с квадратным основанием и толщиной примерно в третью, словно отпиленную, часть куба. И уже на этом основании в виде сросшихся и сгладившихся наростов громоздилась остальная часть мира, приобретшая за бесконечные времена странствий по безбрежью обычную шарообразную форму. Но самым таинственным было не это. Если в наростах легко угадывались знакомые и понятные построения различных материалов, то квадратное основание не выказывало никаких признаков построения. В нем не угадывалось ни частиц, ни уз, оно было каким-то сплошным, и невозможно было понять, из чего оно состоит, и состоит ли вообще из чего-то. Но при этом оно было незыблемо твердым, с идеально четкими и ровными границами. И именно на его поверхности рождались и затем, словно черви, расползались по толще наросшей корки те самые непонятные силы, о которых говорил Саид. Соприкасаясь с этим основанием, блуждающие в построениях материалов первородные силы бытия рождали тепло, которое затем и поднималось к поверхности, согревая ее.
