Что же написал ему Амэмия?
«Теперь ты понимаешь, как больно потерять дочь. Этот миг будет длиться вечно».
– Входящий вызов. Телефон Мэсаки. Ему звонит… Муцуко, его жена. Соединяю!
– Наконец-то! Где ты был? Касуми… жива и здорова. Наша дочь жива!
– Она… жива?!
– Да! Никакого похищения не было. Никто ее не похищал. Ее и пальцем не тронули, она вообще ничего об этом не знает. Я так рада, что дозвонилась… все хорошо.
– Она… Так ее не похитили?
– Нет. Она цела и невредима. Она не хочет говорить… но беспокоиться не о чем. Она цела. Милый, разве не прекрасно? Возвращайся как можно скорее!
– Что-то случилось? В чем дело? Милый!
– Докладывает Ёсикава! Мэсаки разворачивает записку, смотрит на нее. Та же самая. Он как-то странно на нее смотрит. Остановился. Застыл в неподвижности.
Впереди показался пустырь. Он хорошо просматривался на мониторе. Из салона вышла парикмахерша, остановилась у двери черного хода. Поспешила вперед, несомненно удивленная суматохой. Одна из клиенток с сомнением выглядывала в заднее окно; в волосах у нее заметны были кусочки фольги для колорирования. Услышав вопли Мэсаки, из парикмахерской, из близлежащих магазинов и домов выбежали люди. Все смотрели на бочку, из которой валил черный дым, и на Мэсаки, который сидел на земле рядом с бочкой, скрестив ноги.
– Увеличьте картинку!
– Есть!
Камера приблизила фигуру Мэсаки. Фигура росла, пока не заполнила собой весь экран. Камера была направлена прямо ему в лицо. Голова склонилась к земле. Он не сводил взгляда с чего-то на земле. Было что-то безмятежное в его позе, в его взгляде, несмотря на то что он только что совершил поездку в ад и вернулся обратно. У него двигалась кожа на висках. Нервный тик? Нет… Движения были мерными… И челюсть слегка двигалась.
– Она у него во рту! – закричал Минэгиси. – Подонок сожрал записку!
– Нет, погодите. Смотрите! – показал Огата.
Записка была в руках у Мэсаки. По-прежнему у него. Если не считать… По словам Ёсикавы, листочек был маленький, словно вырванный из блокнота. Бумага казалась очень тонкой. И листочек – каким-то очень уж маленьким. Да, Мэсаки ел бумагу – оторвал полосу от записки и запихнул себе в рот.
Было уже поздно. Его челюсти задвигались из стороны в сторону, а не вверх-вниз. С помощью коренных зубов он перемалывал бумагу в кашу.
– Ёсикава, видишь, что он делает?
– Я… не видел, как он рвал бумагу! Он буквально на секунду поднес руку к лицу, но было похоже, что он просто вытирает подбородок. – Ну да, все логично. Он старался все проделать незаметно. В его машине прятался полицейский; он знал, что другие стражи порядка наверняка следят за ним. Понимал, что потом его попросят показать записку. Вот почему он съел не всю, а только кусок. Тот кусок, который он не хотел им показывать. Скорее всего, там было послание Амэмии…
Лицо у Мэсаки сделалось безмятежным. Челюсти больше не двигались. Миг – адамово яблоко дернулось вверх-вниз. Миками даже показалось, что он слышит глотательный звук.
– Черт побери!
Огата ударил кулаком по раме монитора. Минэгиси стукнул по стене. Правая сторона монитора чуть исказилась, став светло-коричневой. Один из зевак встал прямо перед камерой, загородив Мэсаки. Еще одна фигура, размытая и голубоватая, заполнила оставшееся пространство слева. Фигура Мэсаки совершенно скрылась из вида.
– И все? – спросил Минэгиси, разведя руками. – Не понимаю… Зачем ограничиваться этим? Он ведь мог бы сделать куда больше! Он мог бы заставить его признаться, угрожая убить Касуми, если он этого не сделает!
– Согласен. Все… как-то слишком просто, – прошептал Огата.
– Зачем запугивать, зачем торопить, сжигать деньги… он всего-то и выманил у подонка двадцать миллионов иен! Конечно, тогда, в машине… Но это мелочь. А записку Мэсаки сожрал. Надо ему было сразу к делу – по телефону. Вот тогда был бы нормальный результат.
Миками тяжело дышал. В нем поднимался гнев; ему показалось, что своей критикой Огата и Минэгиси оскверняют что-то важное.
Вмешался Мацуока:
– «И все», говорите? – Он переводил взгляд с одного детектива на другого. – Ёсио Амэмия подарил нам подозреваемого! Передал его в наши руки. То, что будет дальше, зависит от нас. У него был только голос по телефону. Что бы ни написал Амэмия, мы не сумели бы воспользоваться этим при аресте. Амэмия заслуживает награды – он показал Мэсаки нечто, не являющееся решающим доказательством, и заставил его это проглотить. Вот о чем не забывайте! Мэсаки все равно что сознался! Теперь нам известно: он из тех, кто способен запаниковать и признаться даже без решающих доказательств.
Огата и Минэгиси стояли по стойке «смирно» совершенно неподвижно, сосредоточившись, как новобранцы третьего года, которые до сих пор подают чай настоящим детективам. Сиратори кивал, глядя на борт грузовика. Глубоко вздохнув, Морита убрал увеличение. Вокруг пустыря толпились многочисленные зеваки.
Мэсаки не было видно. Над толпой поднималась только белая струйка дыма. Ветер утих, и дым поднимался вверх почти ровной прямой линией. Зачем Амэмия заставил Мэсаки сжечь выкуп? Едва ли он хотел отомстить за свои потерянные деньги. Это было второе послание – да, наверное. Послание, которое Сёко и Тосико могли увидеть с неба. Он поручил дыму передать им свои слова:
«Кончено. Я сделал все, что мог».
– На выход! – приказал в рацию Мацуока. – Арестуйте Мэсаки. Скажите, это для защиты от прессы. Возьмите его под стражу и доставьте в Центральное управление.
Миками кивнул. Мацуока прав. Теперь все зависит от них.
Чувствуя, что их пути скоро разойдутся, Миками открыл телефон и нажал кнопку быстрого набора номера Сувы.
– Касуми Мэсаки, живая и невредимая, находится под охраной полиции. Действие договора о неразглашении прекращается немедленно.
Глава 77
Впереди замерцала телефонная будка – точка в темноте.
Попросив таксиста подождать на вершине холма, Миками зашагал к парку на берегу реки. Пологая тропинка уводила вниз. Скоро послышался слабый плеск воды. Хотя еще не было шести вечера, он заметил, что не видит собственных ног. Ртутные лампы в парке еще не включили, отчего синеватое мерцание телефонной будки было единственным источником света. Миками покинул мобильный командный пункт и в три часа вернулся в префектуральное полицейское управление. К тому времени там не осталось и следов суматохи, которая раньше царила на шестом этаже западного крыла административного корпуса. Конференц-зал пустовал; он напоминал Уолл-стрит в годы Великой депрессии или площадь после парада в честь возвращения космонавта. Репортеры разбежались, разлетелись, как птицы, в тот же миг, как узнали о том, что действие договора о неразглашении прекращается. Узнав, что Касуми жива и здорова, половина репортеров вернулась в Токио. Оставшиеся разделились: одни поспешили на пустырь возле парикмахерской, другие – к дому Мэсаки в Гэмбу.
