Марию Федоровну постоянно мучил один вопрос: почему сын Александры — король Англии Георг V — не сделал все от него зависящее, чтобы спасти ее «бедного Ники»? Она не высказывала вслух своих мыслей, но сестра, хорошо знавшая свою Минни, читала этот вопрос в ее глазах. С одной стороны, сестры были привязаны друг к другу, с другой — с каждым днем разногласия между ними становились все острее. Подойдя к последнему возрастному рубежу — старости, которой обе боялись, они почувствовали и ту пропасть, которая за годы разверзлась между ними. Обе задавали себе вопрос: почему они так раздражены и почему у них обеих так изменились характеры? Несогласие портило настроение, и столько лет длившаяся романтическая связь грозила оборваться.
Лондонские встречи были для Марии Федоровны волнующими. Она встречалась с разными людьми — русскими и иностранцами, были и такие, кто вызывал чувство негодования и протеста. Среди них — бывший английский посол в России Бьюкенен, который, по словам императрицы, во время встречи с ней в Лондоне, в церкви на панихиде по павшим на войне, чувствовал большую неловкость, и Набоков, который оказал давление на Михаила Александровича во время оформления акта об отречении.
12 мая Марию Федоровну посетил английский генерал Вильямс. «Приняла лорда Вильямса, — писала она, — который все время находился в Ставке при моем любимом Ники и которого я видела в последний раз в тот жестокий день в Могилеве! (день после отречения Николая И. — Ю. К.).…мы говорили с ним обо всех ужасах, что случились после той нашей встречи!»
В Лондоне Мария Федоровна получила подтверждение страшных известий о расстреле в Петрограде великих князей, а также о гибели Эллы — великой княгини Елизаветы Федоровны. Болью отозвалось в сердце Марии Федоровны сообщение о смерти графини Анастасии Васильевны Гендриковой, фрейлины императрицы Александры Федоровны, и гофлектрисы Екатерины Адольфовны Шнейдер.
Не приносили утешения Марии Федоровне и посещения церковных служб в русской и греческой церквях Лондона. Из дневниковых записей императрицы: «11 мая 1919 г. службу служил молодой священник из Канады (офицер), который никого из нашей семьи в молитве не упомянул и даже не дал мне просфору, что было не очень-то приятно.
25 мая 1919 г. Лишь горькие чувства посетили меня, все так изменилось, все стало совсем по-другому: никто не молится за кого-нибудь из нашей сем[ьи]… у меня на весь день испортилось настроение, только песнопения, все такие же красивые, успокаивают душу».
Пребывание в Англии длилось все лето. Для Марии Федоровны это были трудные дни, как и прежде, не было никаких достоверных сведений о судьбе ее сыновей, и хотя ее английские родственники: сестра Александра, ее дети и внуки, в том числе Виктория, король Георг (Джорджи) и его супруга Мэй выказывали ей свое расположение, она в Англии часто чувствовала себя униженной и даже оскорбленной. Так 5 июня 1919 года она сделала следующую запись в своем дневнике: «Поднялась рано, побыла у Аликс, затем пришли Долгор[укий] и Вязем[ский] и показали мне дурацкую статью в газете, где сообщалось, что некий полковник Веджвуд в Палате общин задал вопрос, что означает тот факт, что я у себя принимаю русских офицеров. Этот субъект переходит все границы приличия — разве ему или кому-либо другому может быть дело до того, с кем я встречаюсь или чем я занимаюсь. Какая наглость! Один из присутствовавших парламентариев отпарировал ему. Многие зааплодировали, чем его очень отрезвили».
По-видимому, в то время Марии Федоровне еще не было известно, что предложение о предоставлении убежища в Англии Николаю II и его семье стало достоянием гласности уже к началу 1917 года, однако английская пресса и левая часть палаты общин отнеслись к этому отрицательно. 10 апреля 1917 года Георг V через своего личного секретаря лорда Стэнфорхэма дал следующие указания премьер-министру: сославшись на негативное отношение общественности, информировать Временное правительство России, что правительство Англии вынуждено взять свое предложение обратно.
Тяжелым оказалось для императрицы присутствие 19 июля 1919 года на так называемом Параде мира, когда, находясь у Букингемского дворца вместе со своей сестрой Александрой, они встретились с офицерами Гренадерского полка. Мария Федоровна не смогла тогда сдержать слез. «Это было для меня в высшей степени неприятно, так как я в первый раз не сумела сдержать эмоций и именно в тот момент, когда все вокруг радовались возвращению гренадеров с войны. Аликс, как всегда, все прекрасно поняла и отнеслась ко мне с участием». Императрица наблюдала парадное шествие войск с глубоким страданием, которое разрывало ей душу. «Парадное шествие начали американцы с генералом Першингом — все союзные войска, исключая наших!» О вкладе России в войну никто не говорил. Британские войска на Параде мира в Лондоне возглавлял генерал Д. Хейг, Францию представляли генералы Ф. Фош и Ж. Жоффр.
29 июля Мария Федоровна присутствовала в церкви на поминальной службе по великим князьям: Павлу Александровичу, Дмитрию Михайловичу, Николаю Михайловичу и Сергею Константиновичу. «Уже 6 месяцев, как их расстреляли! Печаль, одна печаль!»
1 августа в греческой церкви состоялась панихида по всем павшим на войне. «В большом здании было полным-полно народу, из англичан присутствовал лишь один Бьюкенен. Хор, состоящий только из офицеров, пел бесподобно… Служба была красивая и торжественная. Но с какой огромной горечью и печалью я думала о страшном числе наших безвинных людей, воевавших вместе с союзниками и отдавших в эти четыре года войны свои жизни! Теперь этот факт совершенно игнорируют и не придают этому никакого значения. Для них Россия больше вообще не существует…»
Находясь в Англии в состоянии постоянного нездоровья, частых приступов меланхолии и уныния, она возвращалась к мысли о своих пропавших сыновьях — Николае и Михаиле и о своих любимых внуках. Сведения, поступавшие в тот период, не были столь противоречивы, как раньше. Уже все реже она слышала от кого-либо, что царская семья спасена и находится в безопасности под опекой какого-либо государства. Великая княгиня Мария Павловна-младшая, неоднократно посещавшая в Лондоне императрицу вместе со своим братом великим князем Дмитрием Павловичем, вспоминала: «О сыновьях и внуках она говорила как о здравствующих, ждала известий от них самих. Она твердо стояла на своем, и ее вера передавалась другим, полагавшим, что она располагает некими обнадеживающими свидетельствами. Рождались и ходили, обрастая все новыми подробностями, самые фантастические слухи. То якобы из Сербии приехал офицер, встречавшийся там с другом, который собственными глазами видел императора. То объявлялся еще кто-то и доказательно убеждал, что царская семья спаслась, ее скрывают в своих недосягаемых сибирских скитах некие сектанты, она в безопасности. Потом их всех вдруг обнаруживали в Китае… или Индии.
Всегда кто-то знал кого-то, видевшего письма, получавшего записки, говорившего с очевидцами, и тому подобное, пока, наконец, эти басни не стали содержанием обычной светской болтовни и никто уже не принимал их всерьез».
К этому времени Мария Федоровна, как явствует из ее писем и дневников, сама уже начинает думать, что никто из царской семьи не остался в живых. «Сегодня дорогому маленькому Алексею исполнилось 16 лет, и никто так и не знает, где они теперь. Но, во всяком случае, все они находятся в Руках Божьих и под его покровительством», — записала императрица 30 июля 1920 года в дневнике. Наиболее убедительной кажется ей информация, которую она получает в Лондоне от капитана царской армии П. Булыгина.
