Обнаружив, что девушка забеременела, генерал вышвырнул ее из своей кареты, заявив, что, если она еще раз попадется ему на глаза, он насадит ее на саблю. Солдат, поведавший мне эту историю, сказал, что бедняжка стояла как изваяние у дороги, провожая взглядом уходящую колонну, а слезы замерзали у нее на лице.
Арьергард нашел ее спустя полтора дня, скорчившуюся в придорожной канаве. На мертвом лице глаза оставались широко раскрытыми, смотревшими вслед возлюбленному.
Первым сигналом о надвигающейся катастрофе стало пронзительное ржание лошади из первой пары, оступившейся на крутом повороте. Она стащила за собой свою пристяжную, а вслед за ними и весь цуг вместе с экипажем сорвался в глубокую пропасть.
Я первым поднялся на вершину невысокого холма и стоял, предвкушая, как сейчас сюда подъедет карета, я расседлаю и стреножу Каземата, а сам заберусь внутрь и сосну часок. Погода становилась хуже, снег усилился, и я мечтал о теплых объятиях Алегрии.
Вместо этого у меня на глазах деревянный ящик, в котором находилось все, что было мне дорого, кувыркаясь покатился по каменистому склону. Спрыгнув на землю, я побежал вниз по обледенелым валунам, каким-то чудом удерживаясь на ногах. Долетев до дна оврага, карета пробила лед на замерзшей речке и застыла, перевернувшись набок. Тело одного кучера повисло, насаженное на острую ветку, другой кричал, придавленный экипажем. Крики прекратились, прежде чем я успел сбежать вниз.
Запрыгнув на разбитую карету, я дернул дверцу, и она осталась у меня в руках. Сперва в темноте я не смог разглядеть никакого движения, затем груда одеял зашевелилась, и показалась взъерошенная голова Алегрии.
— Я еще жива? — спросила она, содрогаясь от кашля.
— Жива, о боги, жива! — воскликнул я и, нырнув внутрь, прижал ее к груди.
«О боги, пожалуйста! — взмолился я. — Назовите свою цену, скажите, какую жертву вам принести. Но только не дайте ей умереть. Пожалуйста! Я редко взывал к вам, чувствуя, что, если донимать вас просьбами, когда мне хорошо, вы не станете меня слушать, когда мне будет плохо. Если хотите, возьмите меня, но только чтобы она осталась жить!»
Уланы помогли собрать все уцелевшее, и мы стали подниматься наверх.
На нас обрушился порыв ледяного ветра, и Алегрия поежилась.
— Так хорошо... оказаться на свежем воздухе, — с трудом произнесла она, пытаясь пошутить. — В этом ящике было так душно. Думаю, мне пора немного размяться.
Рассеянно слушая ее, я не отрывал глаз от дороги, заметенной снегом. Наконец на ней появилась скрипящая повозка с ранеными. Я замахал рукой, останавливая ее.
Возница не узнал меня в грязной шинели и давно не чищенном шлеме.
— Набита битком! — крикнул он. — Нет места ни для кого, ни для офицера, ни для рядового. Прочь с дороги!
Прыгнув перед лошадьми, Свальбард схватил их за упряжь, останавливая повозку.
— Стой, мать твою, когда к тебе обращается первый трибун! — рявкнул он.
— Сэр! Прошу прощения, — залепетал кучер, приходя в себя. Что вам угодно?
— Мы лишились нашего экипажа. Ты можешь взять к себе эту даму?
— Сэр... я бы с радостью, но места совсем нет. Сэр, я не вру, — добавил он, понимая, что если я захочу, то убью его, и никто меня не остановит.
Спустившись с козел, он откинул полог повозки. Я поморщился, почувствовав тошнотворный запах спекшейся крови. В тесной повозке, больше похожей на гроб, лежали буквально один на другом шесть человек.
— Возница, трогай, — властным тоном произнесла Алегрия. — Я крепче всех этих людей. Я могу идти самостоятельно.
Она тут же опровергла собственные слова, согнувшись пополам от боли.
— Слушайте, — сказал один из раненых, выбираясь из повозки. — Я не поеду, если даме придется идти пешком. Я как-нибудь и сам дойду.
Его мундир был в клочьях, на плечи была накинута подрезанная майсирская шинель, чтобы было удобнее идти. К шинели была приколота эмблема Седьмого гвардейского корпуса. Левая нога раненого была забинтована. Попробовав опереться на нее, он поморщился от боли, попробовал еще раз и слабо улыбнулся.
— Ну вот, черт побери, я готов вернуться в свою роту, сэр. Если только есть куда возвращаться.
Я знал, какую команду должен отдать, но не мог заставить себя сделать это.
— Возница, я сказала, трогай! — снова приказала Алегрия.
Кучер забрался на козлы.
— А вы, — продолжала она, оборачиваясь к гвардейцу, — залезайте назад.
Но его уже не было.
— Куда...
Свальбард молча указал на обочину дороги, обрывавшуюся в овраг. Подбежав туда, я посмотрел вниз и сквозь снежную пелену смутно разглядел человеческую фигуру, быстро ковылявшую прочь от дороги, навстречу темнеющей вдали суэби.
— Остановись! — окликнул я.
Но гвардеец не обернулся, не оглянулся, и через мгновение вьюга скрыла его от меня.
Я даже не успел узнать, как его звали.
Повозка с ранеными, больными и Алегрией стала частью нашего походного порядка. За всеми ухаживали двое моих улан, немного разбиравшихся в целебных травах.
Не успели мы свернуть с дороги, расставить кругом полдюжины открытых повозок, выставить охранение и начать готовить скудную трапезу, как меня нашел гонец от императора.
— Как они только посмели, трусливые ублюдки! — крикнул Тенедос, в ярости тыча жезлом в стенку шатра. Это был не вопрос, а утверждение. — Это же удар в спину! Проклятие, как они могли предать свою родину?
Император уже давно настойчиво пытался с помощью Чаши Ясновидения связаться с Никеей, но все было тщетно. Наконец он призвал на помощь семерых самых опытных колдунов Чарского Братства, чтобы увеличить мощь заклинания. Объединенными усилиями им удалось связаться с одним из братьев, остававшихся дворце. С той стороны тоже пытались установить связь, но безуспешно, до тех пор пока Провидцу не пришло в голову позвать своих сестер, Дални и Лею.
— Кровь услышит кровь, — объяснил Тенедос. Новости из столицы оказались плохими. Недавно произошла попытка государственного переворота. Ее возглавили Скопас и Бартоу, бывшие члены Совета Десяти, о которых предостерегал Кутулу. Их поддержали те самые бароны, что когда-то приходили ко мне вместе с Праэном, братом Маран, с просьбой оказать содействие в создании личной армии. Теперь эту группу возглавлял лорд Драмсит, чья преданность Нумантии и императору Тенедосу не возросла ни на йоту. Я едва сдержал ярость. Мне следовало бы выполнить свою угрозу и арестовать этих сукиных сынов.
Бунтовщикам удалось перетянуть на свою сторону два полка почетного караула, расквартированные в Никее, и захватить почти половину государственных учреждений. Но, как объяснил Тенедос, они совершили две ошибки: во-первых, не арестовали колдунов, а также отмахнулись от двух полков регулярной армии, расположившихся в окрестностях столицы в ожидании судов, которые доставили бы их на фронт.
