Книга Охота на ясновидца - Анатолий Королев

Только тут павиан оставил кочергу, бессильный выдернуть пса наизнанку и, метнулся к двери в коридор.

Метнулся и исчез.

Все мелькнуло перед глазами словно солнечный зайчик.

Только луч солнца был черным.

Я подошла к мачехе почти что спокойно. Единственное, что я позволила — она лежала на полу, на спине, рядом с подыхающим псом и стонала от боли, облизывая по-собачьи языком почерневшие пальцы в алых когтях и апельсинной шкурке ожога — единственное, что я сделала, запустив руку в густые волосы, я с наслаждением оторвала ее сучью голову от пола и ударила лбом о ножку стола. Один единственный раз, но до крови.

Она только прошептала: «Я сохранила ему жизнь».

Слуга стоял рядом бледный как смерть, приготовив платок, и вытер кровь с лица хозяйки. Он один исполнил свою роль до конца.

— А ты, господин Гай, пойдешь со мной, — я подняла с пола дамский браунинг Лиззи и поманила пальцем.

Он подчинился беспрекословно, ему хватило ума не перечить.

Я только легонько поцарапала кончиком костяного ножа его румянец на щечках, чтобы он выглядел круче, пофазанистей.

Я усадила его в черный лимузин у входа, и поехала куда глаза глядят. Мы молчали. Я еще не решила, что будут с ним вытворять и о чем говорить. На часах было пять утра. От господина гадов воняло средством ухода за кожей. Городок еще спал под покровом водянистого неба. Я притормозила у мусорного бака, где копошилось несколько крыс. Легко поймала одну и уложила в пустую брошенную кастрюлю, которая валялась тут же, нашла и подходящую крышку. Закрыла и замотала остатком своей золотой чалмы.

Господин тревожно следил за тем, как я готовлю для него угощение — я угадала, он был патологически брезглив. Но он продолжал молчать и не собирался валяться в ногах.

Я привезла гада на берег моря и вышла из машины, поставив кастрюлю на гальку. Было светло и пусто. Море спокойно набегало на берег алмазной стружкой. Море не подличает. Тучи не лгут. Чайки не предают. И рассвет никогда не обманывает с наступлением дня… Однако, мне надо было спешить — полиция уже наверняка поднята на ноги, а мне еще нужно было устроить в больницу отца, а только потом делать ноги; я выволокла Тая из салона и велела раздеться. Он снял пиджак, рубашку, галстук и прочее барахло, оставшись в трусах из ажурного лимонного шелка. Я не стала разматывать дальше, смотреть на долбило морального урода. Под шкуркой змеи оказалось спортивное холеное тельце моложавого фазана с маленькой изящной головкой. Ему было за пятьдесят, но Гай был строен по-юношески и не болтал жиром.

Он готовился к смерти, и по-прежнехму сохранял выдержку, только чуть дольше, чем надо, складывал белье и одежду на камни, словно она ему еще пригодится.

— Господин Гад, — сказала я бросая в воду плоские камешки, — я не буду говорить тебе, что вы полное говно. Зачем? Пустая трата времени. Скажу только, что вы вдоволь напились моей кровушки, и тебе пора — пора! — закусить.

Я оглянулась на кастрюлю, где внутри верещала крыса, мотаясь на алюминиевом пятачке.

Он не смог сдержать отвращение и легонько икнул. Это был человек с богатым воображением.

— Я видела в кино, как крыса проедает живого человека, такого же говнюка как ты. Ему привязали кастрюлю с живой крысой к брюху. Так чтобы вместо крышки было мягкое вкусное пузечко, и с тыльной стороны стали поджаривать дно кастрюли паяльной лампой. Крысе стало так горячо, что она принялась проедать кишки, чтобы уйти от огня и выбраться поскорей наружу, глотнуть кислорода. Она вылезла из спины говнюка, чуть выше талии, у позвоночника.

Один плоский камешек так удачно лег на волну, что подскочил целых семь раз прежде чем упал, как подкошенный, в воду.

Господин внимательно следил и за камешком — считал, гад! — и за моей мыслью.

— У меня нет ни паяльной лампы, ни времени, поэтому я просто одену тебе кастрюлю на голову, замотаю твидовым пиджаком покрепче и оставлю вас вдвоем с дамой. Она отгрызет вам уши, нос, губы, а так как руки будут связаны, тебе придется ждать когда крыса накушается. Вы не умрете, просто в клубе, где вы состоите, придется отшучиваться по поводу носа, ушей и губ. И боюсь ваша любовь от тебя отвернется!

Я попала в точку. Отвращение и перспективы были настолько прозрачны, что он невольно поднес руку ко рту, его уже мутило от омерзения, раз, от страха быть смешным, и потерять любимого человека, два, три.

Он нервно провел несколько раз ладонью по крашеному хохолку на макушке и наконец открыл рот:

— Я слушаю вас, Элизабет.

У него был приятный голос баловня судьбы.

— Что с Верочкой? — я хорошо запомнила слова отца о том, что Гай отвечал за разведку с помощью ненормальных.

— Это ваша больная подружка? Мне сообщили, что она в числе утонувших.

— Кто выдал отца? Ведь все считали его покойником?

— Я узнал о нем перед тем как выйти в оставку. Один из двойных агентов сообщил, что русские обнаружили обман двух агентов, которые разыграли свою гибель в Сиднее и дали команду на их ликвидацию. Каким образом русским стало известно об этом, я не знаю. От двойного агента мы узнали имена беглецов и место их проживания. Установив слежку, я узнал о том, что ваш отец почти прибрал к рукам крупную компанию, которая принадлежала вашей матери, и совершил несколько преступлений. Его друг Виктор стал нашим агентом.

— Вот оно что!

— Наш мир давно провонял, Элизабет, — и гад позволил себе куцый смешок.

— Нет, говнюк, он ничем совершенно не пахнет. Он чист. На небе нет трупных пятен. И ангелы существуют. Ты искал меня вместе с мачехой сто лет, ухлопал десять лимонов — а я жива и бросаю камешки в воду. А ты гол, и на завтрак тебе положена крыса в красном сиропе.

Я прошла к машине и поколдовала над кассетным магнитофоном в панели, о'кей! — запись работает. Проверила. Услышала свой голос сквозь шорох сырой гальки. Велела ему сунуть мурло поближе к динамику и повторить слово в слово все, что я скажу.

Он подчинился. И повторил слово в слово, что он — как тебя зовут, фуфло? — Гай Лойделл вместе с Роз Кар-дье обманным путем лишил имени и прав на наследство единственную дочь Розмари Кардье — Rpcy… и так далее.

— Заявление сделано мной, — диктовала я, — в полном уме, и в твердой памяти, без малейшего насилия и принуждения, а только лишь из-за угрызений совести и может быть использовано в суде как доказательство моего преступного умысла.

Когда я проверила запись, он опять позволил себе куцый смешок:

— Ангелу не нужны деньги.

— Но каждый из ангелов носит свое имя.

Он наконец перевел дыхание и снова настроился жить, он понял, что его не будут убивать и заметил, что ногти на правой руке изломаны.

— Ты думаешь, что имеешь дело с девчонкой и в суде отвертишься от сказанных слов. Я знаю это, и все-таки признание тебе повредит.