– И ради того, чтобы выслушать эти условия, я примчался сюда из самой Биши? – спросил министр. Когда Ансовальд кивнул, Хадджадж почувствовал себя обманутым.
– Я не могу передать их моему повелителю, который остается царем Зувейзы, нравится это Свеммелю или нет. Мы надеялись поторговаться – учитывая, какую часть Ункерланта успело захватить Альгарве к нынешнему дню.
– Ныне меньше, чем прежде, – отрубил Ансовальд, гордо вскинув голову. – Завтра меньше, чем ныне. До прихода весны мы вышвырнем оккупантов с нашей земли – а тогда придет и ваш черед.
Хадджадж не очень на это рассчитывал.
– Чуть больше месяца назад враг подступал к окраинам Котбуса, – напомнил он.
– Сейчас им не видать столицы как своих ушей, – прорычал Ансовальд. – Через год наши отважные солдаты будут стоять на окраинах Трапани. Вам и вашему племенному вождю, возомнившему себя царем, стоило бы иметь это в виду и вести себя подобающе.
Невзирая на боль в коленях, Хадджадж с достоинством выпрямился.
– Я надеялся, – промолвил он, чуть поклонившись, – вести дело с человеком здравомыслящим. – Учитывая, что посол представлял на переговорах царственную персону конунга Свеммеля, надежды министра представлялись излишне оптимистичными. – Если вы и правду верите в то, что высказали только что, мне остается лишь заключить, что некий черный маг одурманил ваш рассудок.
– Армии короля Мезенцио найдут свой конец в заснеженных степях Ункерланта, – упрямо заявил Ансовальд.
– Посмотрим, – ответил министр. – Однако вы, на мой взгляд, заблуждаетесь глубочайшим образом, и я не вижу смысла в дальшейней дискуссии, когда взгляды наши расходятся столь явственно. – Он поклонился снова. – Вас, разумеется, беспрепятственно проводят через линию фронта. – От прощальной насмешки он удержаться не сумел. – Имейте в виду, однако, что мы не можем обещать вашей безопасности от альгарвейских войск по дороге в Котбус.
Ансовальд бросил на старика злой и, как показалось Хадджаджу, испуганный взгляд – должно быть, вспомнил, где проходили становые жилы, а где – передовая.
– В здешних краях, – ункерлантец попытался сделать хорошую мину при плохой игре, – снега выпадает меньше, чем в южных областях державы. Но мы и отсюда вышвырнем сучьих детей. Посмотрите.
– Всего вам доброго, сударь, – только и промолвил Хадджадж через порог.
Ему показалось, будто Ансовальд пытался что-то ответить через закрытую дверь, но возвращаться не стал: голос посла звучал исключительно обиженно.
Вздохнув, Хадджадж спустился по лестнице и вышел из караван-сарая. Он тоже чувствовал себя обиженным. Вывернуться из тенет Дерлавайской войны так легко, как надеялся старик, его стране не удастся. Он вздохнул снова: слишком часто так случалось в мире – легче ввязаться в неприятности, чем выпутаться из них.
Незаметно для себя он дошагал до вокзала. Джурдхан возник благодаря тому, что в здешних краях проходила становая жила. Ближайший караван до Биши уходил на север лишь через несколько часов. Спецпоезда министру не подали: тогда на его поездку могли обратить внимание альгарвейцы, а Хадджадж – и его господин – не желали привлекать внимание союзников к переговорам с ункерлантцами. Тогда рыжики из старших партнеров в союзе превратились бы в хозяев.
Хадджадж пожалел, что Зувейза не может обойтись вовсе без союзников, и вздохнул в третий раз. Увы, так в мире случалось тоже слишком часто.
Вместе со всем лагоанским экспедиционным корпусом Фернао шагал по заснеженной равнине на запад, к Хешбону – самой восточной из факторий, основанных янинцами на северном побережье Земли обитателей льдов. Чародею уже довелось однажды побывать в Хешбоне, после того как он выкрал фортвежского короля Пенду из-под носа у янинских тюремщиков. Одного раза ему бы вполне хватило, но мнения Фернао, как обычно, никто не спрашивал.
– В одном ты был прав, – заметил Афонсо, пробираясь сквозь сугроб.
Фернао покосился на коллегу.
– Я во многом был и остаюсь прав, – поправил он с машинальной самоуверенностью чародея. – А ты что конкретно имел в виду?
– Я, – ответил Афонсо, – не стану жрать верблюжатину, покуда у меня остается хоть малейший выбор, и любой здравомыслящий человек со мной согласится.
– Обитателям льдов нравится. – Фернао примолк задумчиво. – Хотя это только доказывает твою точку зрения.
– Ага. – Младший из двоих чародев вздохнул, и перед лицом его повисло облачко. – Киноварь! – Слово это прозвучало как проклятие. – Если бы не ртуть, никому в голову не пришло бы сюда соваться. Я сам жалею, что оказался здесь, правду говоря.
– Еще меха, – уточнил Фернао, как ответил бы любой лагоанец на вопрос о том, зачем его страна вообще держала фактории на южном континенте.
Афонсо в подробностях объяснил ему, что именно следует сделать с указанными мехами, – несколько бессвязно, зато с большим чувством. Фернао только посмеялся.
– Как полагаешь, – осведомился Афонсо, чуть успокоившись, – попытаются янинцы остановить нас, не допуская к Хешбону?
– Пытаться предсказать действия янинцев суть величайшая глупость, – объявил Фернао, – потому что те сами не знают, что будут делать в следующую минуту.
Обыкновенно лагоанцы так и думали о жителях Янины, но Фернао побывал в столице этой державы, Патрасе, и знал, как близко к действительности расхожее представление.
– Смогут они подкупить достаточное число обитателей льдов, чтобы доставить нам неприятности? – поинтересовался Афонсо.
Этот был вопрос более разумный, но и не столь простой. Фернао только пожал плечами, не сбавляя шага. Мысль эта тревожила его. Судя по тому, что он видел в Хешбоне, подданные короля Цавелласа не утруждали себя попытками завоевать расположение туземцев полярной земли. С другой стороны, золото может кого угодно завоевать. Сами же янинцы не могли пока похвастаться успехами в боях против лагоанской армии.
Два дня спустя, на закате, когда лагоанская армия разбивала лагерь, к командирской палатке подвели с полдюжины обитателей льдов верхом на скаковых верблюдах. Один из них даже знал янинский. Среди лагоанцев немногие владели этим наречием, и генерал-лейтенанту Жункейро пришлось вызвать Фернао в качестве переводчика. Чародей говорил по-янински не вполне свободно, но объясниться при необходимости сумел бы.
– Скажи своему вождю, – промолвил кочевник, который знал янинский, – я Элишамма, сын Аммигуда, сына Элори, сына Шедеура, сына Изхара, сына… – генеалогическое древо прирастало еще довольно долго, наконец Элишамма закончил: – … сына божьего.
Последнее слово по необходимости прозвучало на его родном наречии. Вместо безличных «сил» обитатели льдов поклонялись человекоподобным могущественным сущностям. Фернао сама идея казалась нелепой, не говоря о том, что варварской. Впрочем, он явился в штабную палатку не спорить о философии, а переводить. Пересказав Жункейро долгую речь обитателя льдов, чародей добавил по-лагоански:
