По всей видимости, Домино преуспела, потому что вскорости после полудня она отыскала Свиттерса и велела ему отослать Сканлани электронное письмо с требованием разглашения текста во всех подробностях.
Если Домино была в состоянии представить себе, что Бог пребывает в фундаментальной субатомной частице, тогда где, по ее мнению, обитает Сатана? В фундаментальной античастице? В малюсеньком кваркчике темного вещества? Часом, не наведет ли ее предполагаемое слияние света и тьмы в этой миниатюрнейшей из утроб на мысль о том, что Господь и Сатана взаимозависимы, если не нераздельны? Куда интереснее задуматься над тем, где обретаются нейтральные ангелы – те которые отказались примкнуть к тому или другому лагерю. Разумеется, в элементарном пространстве места полным-полно – есть где развернуться, как говорится. Из того, что световые волны, столкнись они с материей, преобразовались бы в фотоны, вроде бы следовало, что пространство представляет собою безграничную пустоту. А это наводит на мысль о том, что и Господь, и дьявол – это энергия, в которой, назло Эйнштейну, масса из уравнения выпадает.
К тому времени, как Домино явилась с просьбой отослать письмо Сканлани, виноградные пары уже поразвеялись, и Свиттерс более не ломал себе голову над такими вопросами. Вино и без того изрядно его потрепало – сей напиток с инфантильным характером обеспечил ему головную боль, каковой новорожденные младенцы награждают невысыпающихся отцов. Всякое желание вслух поделиться с ней догадкой насчет того, что микрокосм, пожалуй, не только отражает, но и содержит в себе макрокосм, всякое побуждение предположить, что, возможно, легкомыслие – это печать сакральности, развеялось; и избавлению от бремени Свиттерс не то чтобы огорчался. Ему необходимо было сосредоточиться на том, чтобы убедить Домино: ее тактика с Ватиканом всенепременно вызовет реакцию самую бурную. Оазис должен приготовиться к обороне.
И опять Свиттерс ошибся. Не прошло и трех дней, как Рим прислал ответ: требование пахомианок непременно будет выполнено. По словам Сканлани, Его Святейшество с самого начала собирался обнародовать третье пророчество, как только убедится в его подлинности.
Видя, что Свиттерс нахмурился, Домино осведомилась, уж не чует ли он, часом, подвоха.
– Хуже, – отозвался тот. – Я чую шакала.
Душок от послания и впрямь шел нехороший. Уж больно просто все вышло, даже не столько гладко, сколько скользко. А что его встревожило куда сильнее, нежели римская новообретенная покладистость, так это последняя строчка в письме Сканлани – дескать, еще до конца недели в сирийский оазис прибудут представители Папского Престола с целью забрать фатимский документ.
– Вы не должны этого допустить, – настаивал Свиттерс.
– Почему нет?
Свиттерс тут же набросал несколько сценариев, один другого гаже: в одном всех обитательниц оазиса расстреляли в упор, а вину за погром возвели на религиозных фанатиков (или, при сговорчивости Дамаска, на беспокойных бедуинов); в другом – при помощи коварно использованных смертоносных химикалий создавалось впечатление, будто в ордене вспыхнула губительная эпидемия. А то еще можно приписать пахомианкам культ суицида. Или, например, сестер перебить и списать все на него, Свиттерса.
– Мы здесь у черта на рогах – беззащитные, для всего уязвимые, и свидетелями нашей гибели будут лишь ветра да кукушки.
Домино фыркнула. И предположила, что работа в ЦРУ заметно ослабила его чувство реальности.
– Зачем нас убивать-то? Что в том проку? Ну, предположим, они нарушат обещание и так и не обнародуют пророчество либо отредактируют его к собственной выгоде; предположим, что мы станем протестовать и опубликуем собственный вариант – текст кардинала Тири. Многие ли нам поверят? И многим ли будет до того дело? Да в конце концов, мы для них – докучная муха, не больше.
– Мух принято прихлопывать, – возразил Свиттерс. Но он знал: Домино права. Правительства – и вооруженные структуры, состоящие у них на службе, – терпеть не могут интеллектуалов, художников и вольнодумцев любого рода, но не то чтобы их опасаются. В наши дни – уже нет. А чего их страшиться – ведь в современном монополистическом государстве художники, интеллектуалы и вольнодумцы не обладают ни политической, ни экономической властью и не имеют, по сути дела, никакого влияния на сердца и умы масс. Человеческие общества всегда определяли себя через повествование, но сегодня истории человеку рассказывают корпорации. А смысл их, не важно, в какую бы занимательную форму его ни облекали, неизменно один и тот же: чтобы стать кем-то особенным, должно подстраиваться; чтобы быть счастливым, необходимо потреблять. Но хотя Свиттерс отлично знал об этих условиях, знал он и то, что их возможно и нужно нарушать. Более того, он знал, что ковбои то и дело подхватывают голливудскую лихорадку и из чистой скуки откалывают нелепейшие, кошмарнейшие номера, снедаемые затаенной тягой к сенсации и власти. Так что он немилосердно терроризировал Домино, пока та не сдалась.
Пахомианки, писала она Сканлани, отдадут фатимское пророчество только Его Святейшеству и никому иному. Документ будет вручен Папе из рук в руки и не иначе.
– Не тратьте время на поездки в Сирию, – сообщала она, уступая настояниям Свиттерса. – Мы сами приедем в Рим.
На сей раз реакция последовала более предсказуемая, если не более утешительная. Каждый знак просто-таки лучился враждебностью. Сканлани отчитывал Домино за ее самонадеянность, наглость и непокорство – она что, полагает, будто и впрямь может помыкать Его Святейшеством и «выбивать» для себя аудиенции? Сканлани напоминал, что святые отцы изо всех сил старались проявить уступчивость, и бранил и поносил монахиню за неблагодарность и дерзость так, как умеет только искушенный крючкотвор. От его нападок бедняжка чуть не расплакалась. Охваченная раскаянием, она уже готова была пойти на попятный, но Свиттерс и слушать об этом не желал.
– Большие церковные «шишки» один раз уже уступили – уступят и второй раз. Только не складывай, прости за выражение, оружия.
Домино неохотно послушалась. И разгорелась яростная война слов: споры бушевали неделями.
Представители Ватикана в Сирии так и не появились, зато накаленные электроны то и дело со свистом проносились через Средиземноморье на восток; и зачастую едва не сталкивались с твердокаменными электронами, летящими на запад. Несколько раз Домино уже теряла вкус к борьбе, но Свиттерс, действующий по наитию, и только, всячески ее поддерживал: заставлял препоясать чресла, так сказать (хотя охотнее развязал бы помянутый пояс), и выталкивал ее обратно в драку.
Ближе к концу апреля она победила.
Домино сама не знала, взяла ли она противников измором или по мере того, как приближался июнь, а с ним и конференция «Современные католички», те все больше нервничали, но совершенно неожиданно, в один прекрасный день спустя неделю-другую после Пасхи, церковные власти смилостивились и даже изволили выслать насквозь учтивое официальное приглашение встретиться с Его Святейшеством через две недели.
Крепко обнимая Свиттерса и едва не рыдая от облегчения, Домино восклицала, как она счастлива, что все наконец-то разрешилось и что, в конце концов, отыгранная аудиенция у Папы всех этих «бури и натиска», безусловно, стоила.
