Дженни с Анной успешно поставили меня прямо перед ним. Каким-то бешеным фанаткам это не понравилось, но с моей сестрой шутки были плохи, и после нескольких красочных слов, брошенных ею, они отстали. Я едва это заметила, так как безотрывно смотрела вверх, зачарованная его божественным совершенством.
По-прежнему не открывая глаз, он пел о том, что остается со мной, даже если я не вижу его и не слышу. Он признавался в боязни никогда не прикоснуться ко мне и не испытать уже пережитого. За финальным куплетом последовал длинный проигрыш, и Келлан, кусая губу и не поднимая век, запрокинул голову и сразу склонил ее. Девицы вокруг завизжали, но мне было ясно, что он не пытался никого соблазнить. Ему было больно. Думал ли он обо мне, о наших днях вместе – проплывали ли эти картины перед ним так же, как они возникали передо мной?
Мне хотелось дотянуться до него, но он был слишком далеко, а Дженни и Анна все держали меня, наверное боясь, что я удеру. Но я не могла сдвинуться с места. Только не теперь, когда он заполнил мои уши, глаза и сердце. Я была в состоянии лишь восторженно смотреть на него.
Ребят я даже не замечала и не имела понятия, видно ли им меня. Я позабыла и о толпе, а в следующую минуту уже едва ли могла различить сестру и Дженни, сверливших меня взглядами. В конечном счете я перестала чувствовать даже их руки, и, если бы те разжались, я вряд ли обратила бы на это внимание.
Когда проигрыш завершился, Келлан наконец открыл свои нечеловечески прекрасные глаза. Вышло так, что лицо его было обращено вниз, и первым, что он увидел, стала я. Даже со своего места я ощутила шок, содрогнувший все его тело. Темно-синие глаза расширились и мгновенно остекленели. Рот приоткрылся, и весь он застыл. Он выглядел совершенно потерянным, как будто пробудился в иной вселенной. Взор его обратился ко мне, и по моим щекам потекли слезы.
Следующие строки он исполнял сдвинув брови, как будто не сомневаясь, что грезит. Инструменты в этой части не звучали, и голос Келлана ясно звенел в помещении и в моей душе. Он повторил слова о том, что я была ему светом, и на его лице отразилось благоговение. Голос уплыл по волнам вступившей музыки, но это выражение не исчезло.
Я не знала, чем отозваться, кроме как слезами, и смахнула их, едва осознала, что руки и вправду были свободны. Теперь я понимала, на что призывала меня взглянуть Анна. Это была самая прекрасная, самая душераздирающая песня, которую я когда-либо слышала, гораздо напряженнее и чувственнее всего, что он пел раньше. Все мое тело горело стремлением утешить его. Но мы по-прежнему лишь созерцали друг друга: он – со сцены, а я – с танцпола напротив него.
Фанатки завелись с недюжинной силой, ребята же ждали, когда Келлан даст знак начинать следующую композицию. Он этого не сделал. Наше безмолвное переглядывание продолжалось, и в баре воцарилась неестественная тишина. Я увидела, как Мэтт подался к Келлану, тронул его за руку и что-то шепнул. Тот не отреагировал и продолжал таращиться на меня, приоткрыв рот. Наверняка фанатки тоже глазели на меня и гадали, кто я такая, что так приковала его внимание, но мне в кои-то веки не было до этого дела. Важен был только он.
В итоге из колонок раздался голос Эвана:
– Эй, внимание. У нас перерыв. А пока… Гриффин всем проставляется!
Бар взорвался улюлюканьем, когда позади Келлана что-то метнулось к Эвану, восседавшему за барабанами. Вокруг меня грянул хохот, который я едва слышала.
Толпа чуть рассеялась, едва тройка «Чудил» спрыгнула со сцены и растворилась среди публики. Но Келлан не шелохнулся. Он пристально изучал меня, выгнув бровь. Мои нервы вконец расстроились. Почему он не соскочит и не обнимет меня? Из песни следовало, что он страдал… но из действий?
Я шагнула к нему, решившись быть ближе, даже если придется запрыгнуть на сцену. Он глянул в сторону поверх редевшей толпы, и на лице его сменилась гамма чувств. Это напоминало чтение книги: недоумение, радость, гнев, горе, блаженство и снова недоумение. Быстро глянув вниз, Келлан втянул в себя воздух и осторожно спустился ко мне. Мое тело гудело, стесненное запретом дотронуться до него. Он подступил ближе, и на какой-то миг наши руки соприкоснулись. Меня пронзило током, а он сделал резкий вдох.
Измученный, Келлан убрал костяшкой пальца слезу с моего лица. Я опустила веки, негромко всхлипнув от его прикосновения. Мне было наплевать на свой вид, вероятно ужасный: с усталыми и налитыми кровью глазами после бессонных ночей, с растрепанными, вопреки стараниям сестры, волосами и все еще в «траурном» облачении – неказистых домашних брюках и драной футболке с длинными рукавами. Все это не имело значения: он прикасался ко мне, и это оказывало свое обычное действие. Положив ладонь мне на щеку, Келлан приблизился еще, и теперь наши тела соприкасались. Я дотронулась до его груди и облегченно выдохнула, ощутив, что его сердце колотилось не меньше моего. Он испытывал то же самое.
Тут кое-кто из фанаток счел, что у них есть полное право встрять в нашу интимную сцену. Я открыла глаза, когда какие-то девицы затеяли толкаться. Келлан придержал меня, а затем вывел из столпотворения. Большинство девах смирилось с поражением и оставило его в покое. Однако одна блондинка, напившаяся крепче других, восприняла это как приглашение. Она агрессивно подошла к нему и стиснула его лицо, явно желая поцеловать. Во мне разжегся гнев, но Келлан, не успела я отреагировать, отпрянул и убрал от себя ее руки. Затем он с силой оттолкнул эту оголодавшую особу.
Я ошарашенно уставилась на него, а он – на меня, сверху вниз. Раньше я никогда не видела, чтобы он кого-то толкал, тем более так грубо. Девица не оценила этого. Краем глаза я заметила, что в пьяном угаре она рассвирепела вконец и занесла руку для действия, знакомого мне слишком хорошо. Я автоматически перехватила ее запястье перед самым ударом. Келлан вздрогнул и оглянулся на нее, как будто до него наконец дошло, что ему чуть не врезали снова.
Блондинка разинула рот и уставилась на меня с комическим изумлением. Я подумала, что сейчас она полезет в драку, но та вдруг густо зарделась и выдернула руку. Глубоко устыдившись того, что едва не натворила, она кротко побрела прочь и затерялась в толпе.
До меня донесся смешок Келлана, и я, оглянувшись, натолкнулась на слабую улыбку и теплый взгляд. Это выражение исчезло из моей жизни настолько давно, что я ощутила нешуточную боль. Моя ответная улыбка заставила его глаза потеплеть еще больше. Он кивнул в сторону, куда скрылась девица, и шутливо осведомился:
– Лупить меня можно только тебе?
– Да, черт возьми, – отозвалась я и отчаянно покраснела, выругавшись.
Келлан снова рассмеялся и умиленно покачал головой. Я посерьезнела и тихо спросила:
– Может, пойдем куда-нибудь, где будет поменьше обожательниц?
Он тоже посуровел и потянулся за моей рукой. Ловко лавируя меж оставшихся фанаток, он вывел меня в коридор. Я превратилась в сплошной комок нервов, заподозрив, что Келлан направлялся в подсобку. С ней было связано слишком много воспоминаний. Это место представлялось чересчур укромным и тихим, а мы избыточно разогрелись. Там могло произойти лишнее, нам же предстояло очень многое обсудить.
