был серьезно разрушен в результате сильного пожара. Более 300 тысяч человек были убиты и около 125 тысяч ранены. Всего в результате бомбардировок погибло около 600 тысяч человек (в том числе около 40 тысяч иностранных рабочих и военнопленных), почти миллион получили ранения.
Экономические последствия воздушных налетов были значительными. С лета 1942 года союзникам удавалось все больше нарушать производство вооружений, а с 1944 года частично парализовать его, атакуя предприятия авиационной промышленности, заводы по гидрогенизации угля, шарикоподшипниковые заводы и железнодорожные узлы. Однако наиболее далеко идущие последствия бомбардировок выразились в почти полном разрушении центров немецких городов и уничтожении средств к существованию значительной части населения Германии. Около 30 процентов жилого фонда в Германии было повреждено или разрушено в результате бомбардировок; около двух третей в Кёльне, Дортмунде, Дуйсбурге и Касселе и более 90 процентов в Дюрене и Падерборне.
«За границей люди, как правило, не имеют представления о чисто организационных проблемах, вызванных воздушными налетами, – отмечал Арвид Фредборг, шведский журналист, работавший в Берлине. – Бомбардировки уничтожают запасы продовольствия, которые приходится восполнять. Одежда, предметы домашнего обихода и мебель приходят в негодность. Усугубляется нехватка жилья. Сотни тысяч людей приходится эвакуировать. Должны быть предоставлены необходимые средства передвижения. Административные документы теряются, и восстановить их довольно проблематично. Важные книги сгорают в огне. Десятки тысяч оконных стекол разбиты. Электрические линии оборваны, телефонные столбы падают, газовые трубы пробиваются, а канализационная система приходит в негодность. Транспортная система рушится, железнодорожные вагоны, трамваи и автобусы уничтожаются бомбами, рельсы вырываются с корнем»[62].
Нагрузки, возникавшие в связи с этим, были огромными: жители немецких городов были охвачены страхом перед ночными бомбардировками, страхом умереть, быть раненым или погребенным под руинами домов, тем более что до 1941 года строительством бомбоубежищ пренебрегали. Усталость и разбитое состояние, вызванные ночевками в бомбоубежищах, делали людей нервными и раздражительными, и на тот факт, что евреям и восточным рабочим было запрещено укрываться в бомбоубежищах, уже почти никто не обращал внимания в сложившейся ситуации. Разрушение квартир и домов вынудило людей переселиться, часто во временные убежища. С осени 1940 года власти начали эвакуировать часть населения городов, подвергавшихся особой опасности с воздуха, в сельские районы Центральной и Восточной Германии. Целые школы, включая учеников и преподавательский состав, были эвакуированы в «безопасные с точки зрения бомбардировок» районы, что в некоторых случаях вызвало бурные протесты со стороны родителей, которые не без оснований опасались, что их дети потеряют связь с домом. На предприятиях изменились рабочие часы. На многих заводах работникам приходилось работать днем и дежурить по ночам во время воздушных тревог.
Помимо безнадежности и страха, бомбардировки также вызывали гнев и озлобленность по отношению к превосходящему противнику, и есть некоторые свидетельства того, что в результате бомбардировок солидарность немцев с нацистским режимом возросла. Однако для значительной части населения страх перед поражением Германии, особенно от Советского Союза, стал определяющим моментом и важнейшим направлением для нацистской пропаганды во второй половине войны. «Многие люди реагируют на происходящее с глубоким негодованием, что делает их еще более несгибаемыми, – писал Фредборг о союзнических бомбардировках. – Других, напротив, охватывает чувство безнадежности… Однако, если на бомбардировки наложатся плохие политические или снабженческие новости, положение дел вполне может измениться»[63].
НАРОДНЫЕ НАСТРОЕНИЯ И МАССОВАЯ КУЛЬТУРА
В связи с возросшими с начала войны жизненными нагрузками руководство режима уделяло еще большее внимание настроениям среди населения. «Поддержание хорошего настроения нашего народа также важно с военной точки зрения», – отметил Геббельс в феврале 1942 года. И этому должно было способствовать не только хорошее материальное обеспечение, но и широкий спектр культурных предложений. Изначально это относилось к классическому искусству. Более четверти государственных субсидий на культуру шло только на театр. В 1940 году в Германии насчитывалось 220 государственных и около 120 частных театров с более чем 250 тысячами мест и 40 тысячами сотрудников. Никогда прежде в театры не ходило так много людей: в 1938–1940 годах число зрителей выросло на треть и достигло 40 миллионов. Такие режиссеры, как Хильперт, Грюндгенс, Георге или Клопфер, были звездами культурной сцены и наслаждались восторгом зрителей, как и поддержкой нацистских лидеров. Немецкий народ, по словам Геббельса, нашел в театре «духовное и художественное выражение своего бытия и народности»: «Народ и театр – это теперь два понятия, которые снова дополняют и обуславливают друг друга». Произведения Шиллера, Гёте, Клейста, а также Герхарта Гауптмана стояли чаще всего в театральной программе, в то время как пьесы близких к национал-социализму драматургов, таких как Дитрих Эккарт или Ганс Йост, исполнялись довольно редко[64].
То же самое было и с классической музыкой: во время войны в Германии на постоянной основе выступал 181 оркестр с более чем 8900 музыкантами. Подобно великим руководителям театров, дирижеры, такие как Ойген Йохум, Герберт фон Караян, Карл Бём и, в первую очередь, Вильгельм Фуртвенглер, были ведущими деятелями на немецкой культурной сцене, которыми восхищалась публика и которые выступали перед распроданными залами почти ежедневно. Особое внимание было уделено Вагнеру и Байройту. В 1940 году Гитлер распорядился продолжить проведение фестиваля во время войны – но теперь на Зеленом холме собирались не зрители из буржуазных кругов в праздничных нарядах, теперь сюда за государственный счет привозили рабочих и солдат. «Великолепная попытка познакомить простых сограждан с величайшими, а иногда и сложнейшими произведениями германского искусства, – так оценивалась эта инициатива в восторженном отчете СД. – Культурное деяние высшего порядка»[65]. Здесь национальная общность была инсценирована путем символического открытия Байройта, воплощения германской буржуазной высокой культуры, для народных масс с тем, чтобы обострить их восприятие высших ценностей. Для буржуазии этот акцент на классической культуре давал возможность погрузиться в мир искусства и высших духовных ценностей и на время отвлечься от действительности военных будней. Сделав это возможным, нацистское государство создало связь и иллюзию нормальности.
Однако после начала войны главной заботой большинства немцев стало продвижение по службе и стремление сохранить «нормальную» жизнь, которой они наконец-то добились после долгих лет лишений, с работой, постоянным доходом и определенной уверенностью, и не дать разрушить себя обстоятельствам, связанным с войной. Стремление наслаждаться жизнью и получать о нее удовольствие и склонность к нехитрым развлечениям наблюдались повсюду, и не в последнюю очередь со стороны возмущенных товарищей по партии. После начала войны число поездок на отдых продолжало расти, высокие темпы роста числа отдыхающих отмечались в санаториях и на морских курортах. Рестораны и бары были переполнены, на танцевальных вечеринках и театральных ревю были полные аншлаги. Война отодвигалась на задний план
