лавы и гигантские вздыбленные слябы земли, и дождь камешков, что шипел в море на много миль окрест. У нас на глазах из дымящегося рассола восстал город из старой кости, выкашлянный со дна морского, из бледной аттической кости, нежной, как раковина, и полутающей, намелованные развалины, из кораллов выросшие, что развернулись в очертания храма, колонна, плинт и карниз, а поперек всего фриз с лучником и воином, и с мраморногрудой девой, все кренятся к западу и медленно движут своими каменными членами. Покуда фигуры эти принялись остывать и напитываться жизнью, Саттри среди наблюдателей сказал, что на сей раз есть свидетели, ибо жизнь не приходит медленно. Она вздымается одной внушительной мутацией, и все меняется полностью и навсегда. Мы сегодня стали свидетелями этому, что предваряет на все времена то, как сменяются исторические порядки. И кое-кто утверждал, будто девушка, купавшая распухший живот свой в каменной купели в саду вчера вечером, и была родительницей сего чуда, кое наблюдали они. И служанка, несшая воду в мраморном кувшине, спустилась с ожившего фриза к сновидцу, глаза в сердцевине – обновленной черноты, а радужка ярко накрашена аттическим синим, и двигалась она к нему с улыбкою.
Саттри всплыл из этих лихорадочных глубин, чтобы услышать, как у его ложа плаксивый голос нараспев читает по-латыни, что за средневековый призрак явился узурпировать его падшую телесность. Намасленная подушечка большого пальца, благоухающая лаймом и шалфеем, задержалась на его схлопнутых веках.
Miserere mei, Deus…[38]
Уши ему помазали, губы… omnis maligna discordia…[39] Захристосанный надушенными маслами, лежал он, бескостный, в холодной эйфории. Яфет, когда покинул ты дом отца твоего, птицы улетели[40]. Не готов ты был к таким ненастьям. Слишком легко отзывался ты о зиме в сердце отца твоего. Мы видели тебя на улицах. Грустно.
Над ним склонилось загорелое от лампады и угловатое лицо священника. Палату освещали свечи и пряно сдабривал дым. Он закрыл глаза. Прохладный большой палец перекрестил ему подошвы елеем. Лежал он соборованный. Словно жертва изнасилования.
Я знаком с погребальными обрядами безымянных и невостребованных.
Что это? спросил священник.
Ну и пускай интересуется, претор педерастическому божеству.
Священник вытер пальцы кусочками хлеба и поднялся. При свечном свете убрал все свои причиндалы в ящичек с выемками и ушел, унося свечу, сопровождаемый монашкой, и Саттри один в темноте со своей смертью, и кто придет оплакивать могилу имярека? Или возложит хоть один цветочек.
Приснился ему народ на полюсах, ездивший на нартах из моржовой шкуры и подбиравший рог и слоновую кость, все их тянули собаки, и топорщились они копьями и гарпунными острогами, охотники окутаны мехом, медленные караваны супротив зимнего заката поздним днем, против обода мира, шепчущиеся над голубым снегом со своими санными грузами нагроможденного мяса, и шкур, и потрохов. Заляпанных кровью охотничков сносит, как споры, над мерзлой хлористой пустотой, от цветка к цветку ярко киноварной запекшейся крови поперек обширной бореальной равнины.
Вниз по ночному миру его изголодавшегося ума веером прохладные шали рыб, просеивая выброс соли, что вздымался столбом к прорехам во льду над головой. Утопая в холодном нефритовом море, где пузырьки метались к полярному солнцу. Косяки гольца отплывали лентами прочь, и океанская зыбь вздымалась от вращенья мира, и видно ему было, как солнце за выметенными ветрами оконными листами льда помрачается и тускнеет. Под пустошью немее лунного лика, где алебастровые полярные медведи обходят дозором соленые и льдисто-зеленые глубины.
Когда он проснулся, в палате раздавались шаги. Между светом и его тонкими веками наискось проскользили какие-то фигуры. Он снова выходил в коридор через комнаты, что никак не прекращались, мимо бесформенных стен, ничем не украшенных, и влажноватых, и теплых, и сквозь мягкие двери со створчатыми и каплющими архитравами и областями влажными и синеватыми, словно нутряные части какого-то громадного живого существа. Уходит мелкая душа. Под свет юпитеров сквозь ренальные области вселенной. Сверху наносит бледные фагоциты, тени и очерки по трубкам, словно смесь в капле воды. Око на конце окуляра будет Божьим.
Саттри видел, как склонялись лица живущих. Он закрыл глаза. Серые геометрические ящеры лежали в яме, щелкая челюстями. Вдали стояла золотая пагода с маленькой флюгаркой, вращавшейся на ветру. Он знал, что идет не туда. Не спал он много дней. Никто не знал. Он коснулся руки, ухаживавшей за ним, и улыбнулся тому, что она отвелась. Уродцы и фантомы крадучись убрались за холодную белую штукатурку потолка. Тантрическая кошка, что вечно прохлаждалась в коридоре дома хи-хи. Он вновь увидит их в день своей смерти.
Однажды утром пришел священник. Кровать накренилась. Тело Саттри бежало по ней мешком и беспозвоночно, его сцеженные члены остывали на простынях.
Вы бы желали исповедоваться? произнес священник.
Я уже, ответил Саттри.
Быстрая улыбка.
Мне б вина хотелось.
Ох, а вина вам никакого нельзя, проговорил медсестрин голос.
Священник нагнулся и раскрыл кожаный чемоданчик, и вынул из него потирную чашу. Вы были на волосок.
Всю мою жизнь. Так и есть.
Он наклонил птичий язычок рыльца, и винные капли выкатились Саттри в горло. Саттри закрыл глаза насладиться ими.
У вас еще есть?
Всего лишь капелька. Не слишком много, думаю.
Годится, сказал Саттри.
Вам лучше?
Да.
Должно быть, Бог за вами приглядывает. Вы чуть не умерли.
Вы не поверите, что́ приглядывает.
Вот как?
Он не что-то. Ничто никогда не перестает двигаться.
Вы это постигли?
Я постиг то, что есть один и только один Саттри.
Ясно, сказал священник.
Саттри покачал головой. Нет, сказал он. Вам – нет.
Дни были длинны и одиноки, никто не приходил.
Он смотрел, как прилетают и улетают птицы на дереве за окном, словно воспоминание о какой-то сцене из детства, смутной в смысле своем.
Еды ему не давали. Только поили странным кислым снадобьем. Медсестра приходила вводить ему катетер. Часами лежал он, свесив хер в холодную глотку битого жестяного кувшина.
Катетерина, сказал он.
Меня зовут Кейти.
Нам нужно прекратить встречаться вот так.
Тише, а? Можете поднять немножко? Поднимите немножко.
Старайтесь держать себя в руках. Черт.
У вас даже температуры нет, так что я знаю, что все это понарошку.
Я слышу, как бежит водичка.
Тш-ш.
Никогда не видел попки прелестней.
Никогда не встречала таких, кто возбуждается от того, что ему ставят катетер.
Выйдете за меня?
Еще бы.
Однажды ночью, пока лежал там, ему почуялось, что он вдруг достаточно крепок и может встать. Ему помстилось, что ему и приснилось, как встает. Он спустил ноги за край койки и
