могла – смотреть. Как её столь знакомые и столь чужие сейчас руки сжимали крепко рукоять ножа. Как бледное тельце на холодном камне дрожало и металось, сдерживаемое лишь Диминой силой. Как задыхалось в слезах, как умоляюще смотрело этим полным надежды взглядом.
Как без единого сомнения или страха Элина воткнула острое лезвие.
Ввысь поднялся безудержный крик. Только вот кому принадлежал – ей или ребёнку? Им двоим? Никто уже не разберёт.
Кровь хлынула стремительно. Немного и всё вокруг – алтарь, земля, рукава пиджака – сделалось красным и скользким. Элина видела свои ладони, чувствовала, как нож впивался в чужую плоть, податливую и нежную.
А затем ничего.
Темнота.
Мягкая земля обволокла тело и подарила утраченный покой.
Глава 28. Мороз.
Сегодня мама весь день злилась. Ей было плохо, и бабки давали какие-то горькие травы, но то не помогало. Она кричала. Все говорили о страшной хвори, но ведь мама – сильная. Мама никогда не оставит их.
Мороз стоял за дверью. Он не должен был подслушивать, так поступали только плохие люди. Но ведь никто не хотел рассказывать ему, почему мама злится, а тятя плачет. Он уже взрослый. Сильный. Он им поможет. Спасёт.
– Ты слышишь себя? Слышишь, что говоришь? – что-то ударилось о стол, – Изничтожить их, создать иной мир…Богом возомнила?
– Но ты, ты разве не хотел бы, – мама говорила спешно, горячно, – отомстить, поквитаться с каждым, кто разлучил нас? Раз и навсегда покончить с этими (выродками)? Мы будем главными, будем править! Нас будут бояться и уважать! Никто и слова не скажет, рта не откроет! Обряд не так!..
– Никаких. Больше. Обрядов, – тятя заговорил жёстче, но тише. Пришлось напрячь слух. – Мало (наз)? Мало того, что с нами стало? А с Морозом? Не видишь, как ему перестала поддаваться сила? Не наступила ещё десятая зима, а оно уже начало забирать своё.
– (наз) наш выход! Его спасение! Не будет Богов, некому и забрать плату! Мы не позволим отнять его у нас!
– Но убьём сотни других детей?
– Они заслужили! Их родители уничтожали наших как скот, почему мы не можем?
– Ты сходишь с ума. Люди начинают подозревать, Яромир…
Мама захохотала, так громко, что Мороз отшатнулся. Никогда не слышал он её такой отчаянной и, по правде, безумной. Половица скрипнула под ногами, но никому не было дела, даже ему самому. Сердце громко билось где-то в горле.
– Ой ли, нашёл кого бояться. Этого рябчика.
– Ты думаешь, он слаб. Но мы с ним равные. Как бы ни хотелось тебе этого исправить.
Почему они ссорятся? Почему тятя делал только хуже? Он ненавидел маму? Ей ведь плохо, её нельзя расстраивать. Она всегда говорила, когда Мороз приходил: «Ты для меня счастье и исцеление. Улыбайся и смейся, и я тоже стану весела»
Но тятя всегда только ругался. После его визитов маме становилось хуже. Один раз она едва не забила Авосью – девчонку с деревни насмерть. А в другой сбросила лучину на пол, так что от избы остался лишь пепел.
Вот и сейчас Мороз боялся, что из-за выходок тяти мама поддастся хвори.
– Зря, мой милый, так думаешь. Не ровня он тебе. Смутьян и вор, душегуб этот. Ты лучше, во всём лучше.
– Скоро узнаем, у кого правда. Но Яромир стал догадываться, откуда взялись наши силы. Я знаю его, он не оставит это просто так. Докопается и влезет без спросу. Уже влез. Я обязан принять его как доброго гостя. Поэтому, прошу, оставь ты свой бред. Не давай поводов сомневаться в нас.
– Почему же не помер тогда? Надо было хоть проверить, а лучше как тятеньке егоному голову снести. Горя не знали б…
– Поздно спохватилась. Если не хочешь чтобы голову снесли уже нашему сыну, забудь о всяких обрядах и сглазах.
– Пусть только попробует подойти! Я устрою войну, утоплю его в крови, спалю Белую Вершину! Ни один белокурый сынишка не выживет! Только сестрицу мою пощажу – выколю глаза, израдице!
– Я твой Властитель, – из-под щёлки в двери пахнуло стужей. – Не посмеешь творить никакие дела без моего ведома. Пока мы здесь, никто первым не начнёт новой бойни.
– Посмотри на себя! Кто тебе важнее? Сын или этот ничтожный (выродок)?
Тятя молчал, долго молчал, а затем зло ринулся к выходу. Мороз успел лишь отскочить на добрый десяток и стал ковырять ногтём крыльцо, надеясь остаться незамеченным. Что же ответила мама? Дверь хлопнула.
– Ты что тут забыл?
– Маму проведать пришёл.
Но тятю не обманешь – видит насквозь. Перескочив ступеньки, он притянул его за плечи. Заглянул в лицо и наказал:
– Замечу ещё раз, уши откручу. Не суйся во взрослые дела.
***
А затем быстро скрылся, уходя куда-то в сторону полигона. Не зря говаривали, что вся жизнь его война и бойня. Ежели не изобьёт кого, всем худо будет и надо бы на глаза не попадаться.
– И что же ты не заходишь, коли пришёл?
Мороз подскочил с испугу. На крылечко вышла мама, тяжело хватающаяся за тёплую овчинку, ведь даже жарким летом постоянно мёрзла.
– Мама! Тебе нельзя вставать, – он быстро оказался рядом, костеря и тятю, и самого себя.
– Не бойся, не растаю, – засмеялась, как умела только она искренне и задорно, и ласково погладила по тёмным волосам. – Но коли слышал наши пересуды, скажи, что думаешь? Кто прав?
Мороз нахмурился, вспоминая и обдумывая. С ним редко когда считались. Потому в сей раз нужно было ответить умно и правильно.
– Ежели что-то отнимают у нас, мы должны это вернуть. А затем отплатить: тем же иль ещё хуже. Чтобы неповадно было, чтобы носа не казали. Знали, кто сильнее, к кому соваться не стоит.
Мама улыбнулась, и тогда же стало ясно – всё верно. Белой ладонью подманила ближе и зашептала, как великую загадку:
– Мой-таки сын. Понимаешь, куда больше, нежели тятя твой. Сказались всё же те годки на прокорме у севера. Нету в нём истинно нашего, вдолбили устои чуждые. Но ты мой. Значит, поможешь маме?
Мороз спешно закивал. Он не понимал, причём тут тятя и проверка мудрости, но готов был на что угодно, лишь бы рядом с мамой, лишь бы послужить пользой.
– Тогда идём. И не трусь, зайчик.
Она крепко обхватила его ладонь и повела прочь со двора, прочь от селения – в самую чащу леса.
***
На вершине горы завывал ветер, да такой силы, что пригибал к земле даже бравых богатырей. Потому-то Чернолесье не жаловало гостей в такие лютые дни. Однако Горние Князья не испугались происков Богов и собрались все вместе. Утопая в снегу, они полукругом сгрудились возле костров, как можно дальше от крутого обрыва. Будто бы впервые их объединяло что-то, но разве возможно такое? Десятки столетий не видали меж ними ни намёка на мир и единство.
Мороз не понимал, зачем тятя повёл с собой, но куда больше
