— В чём дело? — обратился Бен Керн к Би. — Зачем вы меня вызвали? Кто этот человек, инспектор?
— Вы не знакомы с мистером Ритом?
— Так это Яго Рит? Санто упоминал о нём. Старый сёрфер, работает на отца Мадлен. Санто его очень любил. Я и понятия не имел. Нет, я его раньше не видел.
— Сомневаюсь, что он и в самом деле сёрфер, хотя утверждает именно это. Он не показался вам знакомым?
— А что, должен?
— Да, поскольку это Джонатан Парсонс.
Бен Керн раскрыл рот и уставился в спину Рита. Тот уже приблизился к поцелуйной калитке.
— Куда он направляется?
— Туда, где хочет поговорить. С нами и с вами. — Би взяла Керна под локоть. — Но вы не обязаны его слушать. И следовать за ним не обязаны. Яго выставил условие, что даст показания только в вашем присутствии. Я понимаю, что это сумасшествие, это очень опасно. Но он взял нас на короткий поводок. То есть нас, копов, не вас. Это единственный способ дождаться от него признания.
— По телефону вы умолчали, что Яго — это Парсонс.
— Я опасалась, что вы примчитесь сюда как безумный. Да и сейчас постарайтесь вести себя адекватно. Достаточно нам одного ненормального. Двое — это уже перебор. Вы способны выслушать Яго Рита достойно? Более того, вы хотите выслушать его?
— Он убил Санто?
— Это мы и будем с ним обсуждать. Вы согласны? Бен сунул руки в карманы куртки и кивнул. Они прошли в поцелуйную калитку.
По другую сторону раскинулось коровье пастбище, огороженное колючей проволокой. Они ступали по грязной и неровной дорожке, изъезженной тракторами. На дальнем конце находилось другое поле, тоже обнесённое колючей проволокой. К нему вела ещё одна поцелуйная калитка. Примерно через полмили они оказались на Юго-Западной прибрежной тропе.
Дул сильный и порывистый ветер, на волнах качались морские птицы. Моёвки перекликались с серебристыми чайками. Зелёный баклан, завидев людей, сорвался со скалы. Птица закружила над водой в поисках добычи.
Они двинулись по побережью на юг и через двадцать ярдов дошли до проёма в кустарнике. Оттуда вели вниз каменные ступени. Би подумала, что они добрались до места. Яго Рит стал спускаться.
— Постойте здесь, — велела Би Бену и Хейверс, а сама последовала за Яго.
Она поняла, что отсюда можно выйти к морю. Но они находились на высоте двести футов, и Би не намерена была рисковать жизнью — своей и своих спутников. Би сосчитала, что ступенек всего пятнадцать, дальше начиналась ещё одна тропа, узкая, стиснутая с обеих сторон колючими кустами, которая тоже стремилась к югу. В конце тропы стояла древняя лачуга, частично встроенная в скалу. Би наблюдала, как Яго Рит приближается к лачуге и открывает дверь. Он увидел инспектора на ступеньках, но не помахал. Их глаза на мгновение встретились, и Яго вошёл в дом.
Би вернулась к Бену и Хейверс.
— Он внизу, в хижине, — сообщила она, перекрикивая шум ветра, моря и клёкот чаек. — Возможно, у него там что-то припрятано. Я отправлюсь первой. Подождите на тропе, не двигайтесь, пока я не подам сигнал.
Инспектор спустилась по ступеням и зашагала по тропе, чувствуя, как ветки кустов цепляются её за брюки. Когда она добралась до лачуги, то увидела, что Яго и в самом деле подготовился. Оружия, правда, у него не было. То ли он, то ли кто-то другой принёс в лачугу спиртовку, кувшин с водой и маленькую коробку с провиантом. Рит уже заваривал чай.
Лачуга была построена из деревянных обломков затонувших кораблей — за многие столетия их тут погибло немало. Три стены маленького помещения с неровным каменным полом огибала скамья. Люди, как водится, вырезали на стенах свои инициалы, и сейчас комната напоминала деревянный Розеттский камень. Здесь отмечались и любовники, и те, чья внутренняя неполноценность заставляла искать что-то, что придало бы значительности их существованию.
Би попросила Рита отойти от спиртовки, и тот охотно подчинился. Она проверила спиртовку и всё остальное: пластмассовые чашки, сахар, чай, молочный порошок в пакетиках и ложку для размешивания. Её удивило лишь, что старик не подумал о выпечке.
Затем Би вышла за дверь и позвала Хейверс и Бена Керна. Всем четверым в лачуге было не развернуться, но Яго Рит всё же приготовил чай и каждому подал чашку, словно радушная хозяйка. Затем погасил пламя спиртовки и убрал её под скамью. Возможно, тем самым он дал знать, что не имеет намерения использовать её как оружие.
За закрытой дверью шум ветра и крики чаек звучали приглушённо. В помещении было тепло и тесно.
— Вы пригласили нас сюда, мистер Рит. Что вы хотите нам рассказать?
Яго держал чашку обеими руками. Он кивнул и обратился не к Би, а к Бену Керну. В голосе его слышалось сочувствие:
— Вы потеряли сына. Примите мои глубокие соболезнования. Это самое большое горе для отца.
— Потеря любого ребёнка — большое горе, — ответил Бен Керн.
Би подумала, что Бен пытается прочесть мысли старика и понять, что тот вкладывает в свои слова. Она делала то же самое. Атмосфера накалялась.
Хейверс вынула и открыла блокнот. Би опасалась, что Рит заставит его убрать, однако старик сказал:
— Я не возражаю. — Он обернулся к Керну. — А вы?
Бен покачал головой, и Яго продолжил:
— Если вы пришли с диктофоном, инспектор, это тоже хорошо. В такой ситуации лучше записывать.
Да, он явно всё просчитал. Би выбрала выжидательную позицию: возможно, у него есть ещё что-то в запасе. Нужно быть готовой к этому, не дать застигнуть себя врасплох.
— Продолжайте, — предложила она.
— Сына потерять страшнее всего, — заговорил Яго. — В отличие от дочери сын сохранит имя рода. Сын — это связь прошлого и будущего. Сын — причина всего сущего…
Он оглядел лачугу, словно это крошечное строение заключало в себе весь мир и миллиарды жизней.
— Я такого различия не делаю, — заметил Бен. — Потеря ребёнка, любого ребёнка…
Он громко откашлялся.
Яго Рит, судя по всему, остался доволен.
— А когда сына к тому же убивают? Факт убийства почти так же страшен, как и осознание того, что ты вычислил преступника, но невозможно довести дело до суда и наказать его.
Би и Керн держали свои чашки в руках, не сделав ни глотка. Керн поставил чашку на пол. Хейверс встрепенулась. Все молчали.
— Это плохо, — снова подал голос Яго. — То, что не знаешь.
— Не знаешь чего, мистер Рит? — уточнила Би.
— Почему и где. И как. Человек может до конца жизни недоумевать, проклинать и разбираться. Вы понимаете, что я имею в виду. А если нет, то поймёте. Это земной ад, и из него невозможно выбраться. Я вам сочувствую, приятель. Представляю, что вы сейчас испытываете и через что ещё вам придётся пройти.