Книга Не говори никому. Беглец - Харлан Кобен

Я не мог сидеть дома, ожидая неизвестно чего, поэтому на следующее утро отправился на работу. Казалось, все должно было валиться у меня из рук, но справлялся я на удивление неплохо. В «Дом Завета» всегда входишь как боец на ринг, сосредоточившись на самом главном. Детям нужно отдавать все силы, меньшего они не заслуживают. Заезженная фраза, но верная. Я постарался настроиться и с головой окунулся в работу.

Ко мне подходили знакомые с соболезнованиями, я говорил положенные слова. Все здесь, до последней мелочи, напоминало о Шейле. Я старался не думать о ней, хотя, разумеется, ни о чем не забыл и не оставил планов разобраться в том, кто ее убил, и разыскать Карли. И конечно же, найти брата. Как к этому подступиться? Я снова попытался поговорить с Кэти, однако телефонная блокада оставалась в силе. Крест нанял частного детектива для поисков Донны Уайт в компьютерах авиалиний, но он пока ничего не нашел. Оставалось только ждать.

Я записался на ночную работу. Крест присоединился ко мне, мы сели в фургон и снова погрузились во тьму. Лица детей на улице, освещенные голубоватым искусственным светом, казались плоскими, гладкими, лишенными индивидуальных черт. Когда видишь взрослого бродягу, старуху с мешками или мужчину с тележкой, сразу понимаешь, что перед тобой бездомный. С детьми и подростками из неблагополучных семей, которые бегут, спасаясь от жестокого обращения, и окунаются в мир наркомании, проституции и сумасшествия, все иначе. Они легче смешиваются с толпой, их трудно отличить от детей, просто бродящих по улицам.

Что бы ни говорилось на эту тему, бедственное положение взрослых бездомных сразу бросается в глаза. Вы можете отвернуться и пройти мимо, напоминая себе, что четвертак или доллар, которые вы им бросите, пойдет на выпивку или наркотики, но боль в душе все равно останется. Вы бросили в беде человеческое существо, и от этого никуда не деться. А дети почти невидимы, они сливаются с ночными улицами. Их можно проигнорировать, не испытав никаких неприятных ощущений.

Радио передавало что-то звонкое и ритмичное. Крест дал мне пачку телефонных карточек. Мы остановились на авеню Эй, в районе, известном своими героиновыми притонами. Я видел запавшие глаза, набухшие, исколотые вены. Началась обычная работа. Мы разговаривали, убеждали, слушали…

В четыре утра мы снова сели в фургон. Крест посмотрел в окно. Детей стало даже больше. Казалось, их порождает сама улица. Друг с другом мы последние несколько часов почти не общались.

— Надо съездить на похороны, — сказал Крест.

Я промолчал, боясь, что голос подведет меня.

— Ты когда-нибудь был здесь с ней? — продолжал он. — Видел ее лицо, когда она работала с детьми?

Я видел. И понимал, что Крест имеет в виду.

— Это нельзя подделать, Уилл.

— Хотелось бы верить.

— Тебе было хорошо с ней?

— Я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Он кивнул:

— Это тоже не очень-то подделаешь.

— Тогда как все объяснить?

— Не знаю. — Крест включил зажигание. — Мы слишком полагаемся на свои головы. Неплохо бы иногда вспоминать и о сердце.

Я нахмурился:

— Звучит красиво, но я не уверен, что в этом есть какой-то смысл.

— Давай сформулируем это так: мы едем, чтобы почтить память той Шейлы, которую мы знали.

— Даже если все было ложью?

— Даже. Но возможно, мы что-то и узнаем. Лучше поймем то, что произошло здесь.

— Разве не ты сказал, что нам может не понравиться то, что мы узнаем?

— И в самом деле. — Крест поднял брови. — Какой же я молодец!

Я улыбнулся.

— Это наш долг перед ней, Уилл. Перед ее памятью.

Он был прав. Надо довести дело до конца. Остались вопросы, на которые еще предстоит найти ответы. Может быть, кто-то из приглашенных на похороны что-то подскажет… Да и сам процесс прощания с фальшивой возлюбленной поможет мне прийти в себя. Хотя вряд ли… Но и попробовать, пожалуй, стоит.

— Опять же нельзя забывать о Карли. — Крест кивнул в сторону улицы. — Главное — спасать детей, разве не так?

— Точно. — Я повернулся к нему. — Кстати, о детях…

Выражение лица его трудно было разобрать — Крест часто носил ночью темные очки, — но его руки крепче сжали руль.

— Крест…

— Мы сейчас говорим о вас с Шейлой, — сухо сказал он.

— Это все в прошлом. Что бы мы ни узнали, ничего не изменится.

— Все равно, давай сосредоточимся на чем-нибудь одном, ладно?

— Нет, — упрямо сказал я. — Дружба есть дружба. Она работает в обе стороны.

Крест покачал головой. Мы ехали молча. Я смотрел на его рябое небритое лицо. Он жевал нижнюю губу, татуировка на лбу потемнела.

— Я не говорил Ванде… — начал он.

— Что у тебя есть ребенок?

— Сын…

— Где он сейчас?

Крест почесал подбородок. Рука его дрожала.

— Ему еще не было четырех, когда его похоронили.

Я закрыл глаза.

— Его звали Майкл. Я им совсем не интересовался, да и видел-то всего раза два. Он жил с матерью, семнадцатилетней наркоманкой. Ей нельзя было доверить даже собаку. Как-то раз она обкололась и въехала в грузовик. Оба погибли. Я до сих пор не знаю, было это самоубийством или нет.

— Извини, — неловко сказал я.

— Ему сейчас был бы двадцать один.

Я не мог найти подходящих слов.

— Это было давно, ты сам был еще ребенком.

— Не пытайся все объяснить, Уилл.

— Я и не пытаюсь. Просто… — Я не знал, как выразиться. — Если бы у меня был ребенок, я попросил бы тебя стать его крестным отцом… И опекуном, если бы со мной что-то случилось. И не только потому, что мы друзья, а в своих собственных интересах, ради своего ребенка…

Он молча вел машину.

— Некоторые вещи нельзя простить.

— Ты не убивал его, Крест.

— Ну да, конечно, я тут ни при чем.

Мы остановились перед светофором. Крест включил радио. Какая-то компания рекламировала новое чудодейственное лекарство. Он раздраженно ткнул пальцем в кнопку — радио замолчало. Облокотившись на рулевое колесо, Крест продолжал:

— Я нахожу на улицах детей и пытаюсь их спасти. Мне кажется, что чем больше я их спасу, тем лучше будет Майклу. Может быть, я смогу каким-то образом спасти и его. — Он снял очки. Голос его стал тверже. — Но одно я знаю точно. И всегда знал: что бы я ни делал, сам я спасения не заслуживаю.