Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
Его, конечно, нельзя сравнивать с Гамбеттой. В нем нет той полноты, того богатства и той возвышенной простоты, которой отличался Гамбетта.
Но как бы там ни было, это математический ум, холодно-нервный и в то же время яростный, все-таки он единственный наследник Гамбетты, в гибком и всеобъемлющем гении которого так счастливо сливался художник и государственный человек.
25 января
Портрет Дины мне решительно не удается. Она сделала все, что могла, когда позировала. Но в ее позе столько небрежности! А с этим бороться положительно невозможно. Я прихожу в отчаяние…
Достаточно уже одного того, что мне приходится столько бороться со своим невежеством и неспособностью к работе! Когда что-либо не удается, но знаешь, что сделала все, что в твоих силах, то не чувствуешь, по крайней мере, такой горечи. Но создать какую-нибудь посредственную вещь и сознавать при этом, что способна на лучшее, что это лучшее тебе все-таки не удается, что никто, кроме тебя самой, не виноват в этом… вот от чего можно прийти в бешенство!
Я возьму модель, снова примусь за работу и ручаюсь вам, что окончу ее в неделю.
Но не в этом, собственно, дело… Дело в том, что всякая борьба бесполезна, и ничто мне не поможет, – вот разгадка всей моей жизни…
Сегодня вечером мы у Каншиных, которые были у нас уже три раза. У них по воскресеньям приемные дни. Они русские, и я решаюсь принести эту жертву – выходить из дому. К счастью, там не танцевали; все время разговаривали, и какая-то дама пела, когда пили чай. Госпожа Каншина сейчас же познакомила меня с двумя знаменитыми старцами – Молинари и Тейксье, а сама ушла, оставив их на моем попечении. Она, очевидно, решила, что такая «выдающаяся» женщина, как я, приятно проведет время в обществе этих знаменитостей. А эта «выдающаяся» женщина только и знает, и то чрезвычайно смутно, что Молинари – писатель; что же касается Тейксье, то о нем я решительно ничего не знаю. В этом я могу сознаться здесь, на этих страницах.
Сознаюсь, мне нужно было усиленно следить за собой, чтобы не наговорить глупостей, ведь я ничего, ничего, решительно ничего не знала о моих старцах. Но мое тщеславие помогло мне, и я выпуталась из этого положения: слишком уж сильно было во мне желание, чтобы весь этот салон видел меня в серьезной беседе со знаменитыми людьми…
22 февраля
Голова маленького из моих двух мальчиков вполне закончена. Я играю Шопена на рояле и Россини – на арфе, совершенно одна в своей мастерской. Луна светит. Большое окно позволяет видеть ясное чудное синее небо. Я думаю о своих «Святых женах», и душа моя полна такого восторга от ясности, с которой эта картина мне представляется, что меня охватывает безумный страх, как бы кто-нибудь другой не сделал ее раньше меня… И это нарушает глубокое спокойствие вечера.
Но есть радости, кроме всего этого; я очень счастлива сегодня вечером; я только что читала «Гамлета» по-английски, и музыка Амбруаза Тома тихонько убаюкивает меня.
Есть драмы вечно волнующие, типы бессмертные… Офелия – бледная и белокурая – это хватает за сердце. Офелия!.. Желание самой пережить несчастную любовь пробуждается в глубине души. Нет – Офелия, цветы и смерть… Это прекрасно!
Должны же быть какие-нибудь формулы для таких грез, как сегодня, и все веяния поэзии, приходящие в голову, не должны пропадать бесследно, но излиться в какое-нибудь творение. Быть может, это будет дневник?.. Нет, он слишком длинен. О, если бы Бог помог мне выполнить мою картину – большую, настоящую. В этом году… это будет еще почти вроде этюда – вдохновленного Бастьеном?.. Боже мой, да; его живопись до такой степени передает природу, что, чем ближе копируешь ее, тем больше походишь на него. Его головы живут; это не «прекрасная женщина», как у Каролуса Дюрана, это само тело, человеческая кожа; все у него живет, дышит. Тут нельзя говорить о технике – это просто сама природа; и это дивно хорошо!
Эдуард Мане. В лодке. 1874
24 февраля
Вы знаете, что я постоянно занята Бастьен-Лепажем; я привыкла произносить это имя и избегаю произносить его при всех, – как будто я в чем-нибудь виновата. А когда я говорю о нем, то с нежной фамильярностью, которая кажется мне совершенно естественной ввиду его таланта и которая может быть дурно истолкована.
Господи, как жаль, что он не может бывать у нас, как его брат. Но чем бы он мог для меня быть? Да другом! О, я бы обожала своих знаменитых друзей – не из тщеславия только, но ради них самих, их достоинств, их ума, таланта, гения. Ведь это какая-то совсем особенная порода людей. Поднявшись над банальной сферой золотой посредственности, почувствовать себя в чистой атмосфере, в кругу избранных, где можно взяться за руки и свиться в стройный хоровод; что это, как я заговорилась!.. Нет, да право, у Бастьена такая прекрасная голова.
27 февраля
Наконец, вот ряд веселых дней; я пою, болтаю, смеюсь, а имя Бастьен-Лепажа все звучит и звучит, как припев. Ни личность его, ни наружность, едва ли даже представление о его таланте – нет, просто его имя!.. Однако я начинаю бояться: что, если моя картина будет похожа на его?.. За последнее время он написал массу разных мальчиков и девочек. Между прочим знаменитого Pas-meche. Можно ли представить себе что-нибудь прекраснее?
А у меня эти два мальчика, которые идут вдоль тротуара, взявшись за руки: старший, лет семи, устремил глаза вдаль; в зубах у него зеленый листок; мальчик лет четырех уставился на публику; рука его в кармане панталон. Не знаю, что и думать: еще сегодня вечером я сама была довольна. Это просто пугает меня.
Но сегодня вечером, сегодня вечером – безмерная радость. «Что? – скажете вы. – Сен-Марсо или Бастьен пришли?» Нет, но я сделала эскиз моей статуи.
Я хочу тотчас, после 15 марта, приняться за статую. Я сделала на своем веку две группы и два-три бюста; все это было брошено на полдороге, потому что, работая одна и без всякого руководства, я могу привязаться только к вещи, которая действительно интересует меня, куда я вкладываю свою жизнь, свою душу, словом, к какой-нибудь серьезной вещи, а не к простому этюду.
Задумать какой-нибудь образ и почувствовать это безмерное желание выполнить его… О, что это такое!
Может быть, на этот раз выйдет плохо. Ну, что за беда!.. Я рождена скульптором – я люблю форму до обожания. Никогда краски не могут обладать таким могуществом, как форма, хотя я и от красок без ума. Но форма! Прекрасное движение, прекрасная поза! Вы поворачиваете – силуэт меняется, сохраняя все свое значение!.. О счастье! Блаженство!
Моя статуя изображает стоящую женщину, которая плачет, уронив голову на руки. Вы знаете это движение плеч, когда плачут?
Я готова была стать на колени перед ней. Я говорила тысячу глупостей. Эскиз – вышиною в 30 сантиметров, но сама статуя будет в натуральную величину.
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
