От последних были новые заимствования. Например, из сирийского письма было заимствовано согдийское (Согдиана – государство, существовавшее в нынешнем Туркестане), а из согдийского – уйгурское.
Это-то уйгурское письмо послужило началом письма, про которое и будет дальнейшая речь.
Всякая бесписьменная народность с развитием своей жизни и при условии самостоятельности национальной культуры ищет для практических целей, сношений и передачи своих мыслей уже более прочное и культурное достояние для своего языка, а именно письменность.
Так и монголы в самом начале своей истории столкнулись на западе от своих кочевий с уйгурами, народом, стоявшим на другом уровне культуры, а именно на скотоводческо-земледельческом, кочево-оседлом, и отличавшимся языком хотя и родственным, но более культурным и имевшим уже свою письменность, о происхождении которой только что сказано. Историки рассказывают, что хан, выведший монголов на мировую сцену, будто узнал о существовании уйгурского письма только при пленении хранителя государственной печати. Это, по-видимому, рассказ для некоторого умаления монгольского завоевателя, но верно то, что в то время у монголов не было своего письма.
Поэтому монголы переняли уйгурское письмо сперва в чистом виде. Во время беспрерывных военных походов им, в сущности, некогда было заниматься окончательной переделкой этого письма для своего языка.
Вместе с письмом они познакомились с новым языком, который был гораздо богаче тогдашнего языка чистых скотоводов-звероловов.
Когда же кончились военные походы при Чингисхане и его преемниках, то в руках монголов оказалась почти половина тогдашнего мира и жизнь стала переходить на мирное положение.
Тогда внук основателя монгольского государства Хубилай счел неудобным для победоносного монгольского народа заимствованное письмо и приказал тибетскому Пагба-ламе составить для монголов оригинальное письмо. Этот тибетец составил так называемое квадратное письмо, введенное затем в употребление в канцеляриях для официальной переписки. Это письмо продержалось до смерти хана Хубилая, затем постепенно исчезло и теперь уже забыто народом.
Смерть долго царствовавшего Хубилая как бы избавила монгольский народ от квадратного письма, которое уже начало проводить к ним китайскую культуру, как письмо, очень приспособленное для транскрипции китайских слов.
Монголы снова возвратились к уйгурскому письму, вытесненному в канцеляриях, но оставшемуся у народа вместе с новыми понятиями чужой культуры.
Теперь монголы могли остаться при культурных заимствованиях от родственного по крови и быту уйгурского народа[298], в том числе и письменности.
Но когда язык и культурные потребности монголов стали развиваться, тогда почувствовалась недостаточность уйгурского письма для монгольского языка, и тибетскому ламе Чойджи-Одзэру в 1310-х годах пришлось произвести реформу в уйгурском письме согласно требованиям монгольского языка[299]. Так появилось монгольское письмо, полученное путем переделки заимствованного уйгурского письма.
До этого времени монголы пользовались собственно уйгурским письмом. Памятников этого письма осталось немного, и то только благодаря тому, что письмена были или высечены на камне, или воспроизведены на металлах, или попали к оседлым, более культурным народностям, как европейцы и китайцы. Условия кочевой жизни, конечно, не благоприятствовали ни распространению, ни сохранению письменности. Памятники периода уйгурского письма для монгольского языка следующие:
1) так называемый Чингисов камень;
2) письма хана Гуюка к римскому папе;
3) письма иль-ханов Персии – Аргуна и Ульзэйту – королю Франции Филипп у IV Красивому;
4) пайцзы золотоордынского хана Абдулы и др. мелкие памятники.
Затем, к таким же произведениям на монгольском языке, но уйгурскими буквами относилась и летопись «Юань-чао-ми-ши», написанная около 1240 г.[300] Подлинник этой летописи пока не найден, но сохранились транскрипция и перевод ее на китайском языке.
Возвратившись к уйгурскому письму после задержки его развития Хубилай-ханом, монголы приспособили это письмо к своему языку, как уже сказано, в начале XIV в. Этот век, как известно, был свидетелем падения монгольских династий во всех завоеванных странах. В самой же коренной Монголии еще оставался великий хан, который едва удерживал разваливавшееся единство монгольских племен. Поэтому конец этого и весь XV в. можно считать эпохой междоусобных войн между отдельными князьями.
В конце же XV в. вся Монголия объединяется под властью одного хана – Даяна, и мирная жизнь, восстановленная этим ханом, продолжается и при его преемниках, хотя к концу своего царствования Даян-хан разбил Монголию на уделы, раздав их своим сыновьям, которых было до 11 чел. (середина XVI в.) Монголы теперь обратились к своему хозяйственному быту, который, впрочем, оставался таким же, как и раньше, и только местами они переходили к земледельческим формам.
У монгольской аристократии осталось только одно средство приобрести популярность, а именно насаждение среди народа буддизма в форме ламаизма и культивирование письменности, но развитие последней задерживалось общим застоем хозяйственной жизни и не допусканием тибетским языком, языком ламаистской учености и молитв, монгольского языка и письменности в духовных школах и молитвах. В конце XVI в. отдельные князья соперничают между собою в деле распространения буддизма. Так, известны туметский Алтан-хан и халхаский Абатай-хан.
Письменность же монгольская достигла больших успехов у чахаров, у коих в начале XVII в. появляется перевод и издание буддийского канона Ганчжур, т. е. «слова Будды».
