трудиться?
Днем Эмилио почти мог сравняться с подобным фатализмом, однако ночью… он все скитался по обугленным и безлюдным городам сновидений или же расхаживал посреди говорившей собственными языками темноты, дожидаясь рассвета. Потом наконец просыпались все остальные, завтракали остатками от предыдущего ужина. Раз или два Нико удалось добыть какую-то мелкую дичь, но есть мясо, кроме него, было практически некому. Эмилио ел очень мало – как бывало всегда, когда он находился в состоянии нервного напряжения. Без отдыха расхаживая от ночи до того мгновения, когда они трогались в путь, он забывался, погружаясь в этот припев: все будет хорошо. На восьмой день путешествия к югу от гор на горизонте стали вспыхивать огоньки – засверкало оружие. К концу дня под облаком пыли обнаружилась темная толпа – из-за неровностей рельефа показалось войско.
– Мы поравняемся с ними завтра, – сказала Тийат, однако, посмотрев на запад, добавила: – Если только нас не опередит дождь.
В ту ночь все спали плохо и проснулись в душном мареве. Оставив остальных завтракать, Эмилио взошел на невысокий пригорок, чтобы посмотреть на армейский бивак. Первое солнце только карабкалось на небо, и тем не менее жар уже заставлял воздух колыхаться и дрожать, и он обливался потом. Ну его, подумал Сандос и окликнул спутников:
– Будем ждать здесь.
– Хорошая мысль, – одобрила присоединившаяся к нему Кажпин. – Пусть это они идут к нам!
Утро они провели сидя на этом пригорке. Нико и руна что-то жевали и переговаривались, как зрители в ожидании начала парада. Но когда войско подошло ближе во всем своем множестве, они умолкли, как и Сандос, вслушиваясь в доносящиеся звуки. Трудно было сказать, слышали ли они на самом деле или только воображали все это: топот ног, лязг металла, громкие приказы и разговорчики в строю; грозовые облака уже укрыли западный горизонт полосами черного дождя, и ветер унес в сторону все звуки, кроме самых ближайших.
– Будет сильная гроза, – без особой радости предсказала Тийат, опираясь хвостом, чтобы устоять под свирепыми порывами ветра. Молнии на западе почти не прекращались, освещая подошвы грозовых облаков.
Кажпин тоже встала.
– Дождь падает на всех, – беззаботно произнесла она, добавив затем более зловещую фразу: – Но молния ударяет в некоторых.
Сойдя с пригорка к небольшой низинке, она снова села и, опустив голову, принялась невозмутимо рассматривать ряды солдат и наконец воскликнула:
– Как славно, что на мне сейчас нет доспеха.
– И сколько времени осталось, по-вашему, до дождя? – спросил Нико.
Поглядев на запад, Эмилио пожал плечами:
– Час… Может, и меньше.
– Вы хотите, чтобы я сходил к ним и вызвал синьору Софию?
– Нет, Нико. Спасибо тебе. Подожди здесь, пожалуйста, – сказал Сандос. Подойдя к Тийат и Кажпин, он повторил: – Ждите здесь.
После чего, не оглядываясь назад, неторопливо направился вниз по дороге и, пройдя половину расстояния, остановился: небольшая плоская фигурка, черные с проседью волосы которой трепал ветер.
К этому мгновению авангард остановился, и вскоре ряды расступились, пропуская небольшое занавешенное крытое кресло, которое от бивака принесли четыре руна.
Эмилио попытался приготовиться к встрече с Софией, к ее внешности, ее голосу, но сдался и просто стоял, наблюдая за тем, как четверо носильщиков аккуратно опустили кресло на землю, после чего развернули вокруг кресла нечто вроде временной крытой веранды… Не пропускавшая воду ткань цвета лепестков маргаритки блеснула в свете солнца, сиявшего к востоку от приближающейся грозы. После небольшой паузы, когда сложной работы складное кресло несли из фургона, раскладывали и ставили перед тентом, наконец шевельнулась лесенка, подвешенная у дверцы кресла. Крошечная ладошка раздвинула занавески и приняла предложенную ей руку в качестве опоры для спуска.
Он ждал, что увидит ее изменившейся, но красивой, и не был разочарован. Борозды шрамов и пустая глазница удивили его, но жесткие солнца Ракхата выточили на лице ее такие тонкие морщины, что оно казалось сотканным из прозрачной ткани; три страшных шрама превратились в три линии среди прочих. Единственный глаз сохранил былую живость и внимательность и как будто бы постоянно оглядывался по сторонам, компенсируя подвижностью сокращение поля зрения. Даже очертания согбенной спины показались ему привлекательными: словно кривая эта выражала любопытство, София как бы нагибалась к какому-то предмету, замеченному ею на земле по пути к креслу. Она села и посмотрела на него почти жеманно. Изящная, как малая пташка, опустив пустые руки на колени, ее поза обладала почти скелетной чистотой – элегантной, бесплотной и неподвижной.
«Да, ты прекрасна, – подумал он, – пригожа, как Иерусалим, и ужасна, как войско со множеством знамен…»
– София, – произнес он, протягивая к ней обе руки. Ее ладони не шевельнулись.
– Прошло много времени, – холодным тоном заметила она, когда Сандос шагнул поближе. – Ты мог бы явиться первым делом ко мне. – Она посмотрела на него своим единственным глазом, пока он не опустил свои оба. – Ты видел Исаака? – спросила она, когда он сумел снова посмотреть на нее.
– Да, – ответил Сандос.
София чуть напряглась и вздохнула, и он понял, что она была уверена в том, что сын ее давно мертв и имя его самым бессердечным образом используется для того, чтобы заманить еще больше заложников в твердыню джанада.
– Исаак благополучен, – начал он.
– Благополучен! – Она коротко усмехнулась. – Не нормален, но, во всяком случае, благополучен. Он с тобой?
– Нет…
– Значит, они держат его в плену.
– Нет, София, ничего подобного! Он среди них в почете…
– Тогда почему его нет здесь, с тобой?
Он помедлил, не желая ранить ее:
– Он… Исаак предпочитает оставаться там, где находится. Он пригласил тебя к себе.
Сандос умолк, посмотрев мимо нее на войско, ожидавшее за золотым навесом.
– Мы можем доставить тебя к нему, но только тебя одну.
– В этом весь замысел? – спросила она с холодной улыбкой. – Исаак служит наживкой, и они получают меня.
– София, не надо, прошу тебя! – попросил он. – Жана’ата не способны… София, ты все понимаешь неправильно!
– Вот как… неправильно, – негромко проговорила она. – Значит, я понимаю неправильно. Сандос, сколько лет вы пробыли здесь… сколько? Несколько недель, наверно? – спросила она непринужденным тоном, подняв обе брови, в том числе и изуродованную шрамом. – И теперь вы говорите мне, что я ошибаюсь. Постойте! В английском языке есть подходящее слово для этого качества… позвольте подумать… – Она не моргая уставилась на него. – Наглость. Да. Это самое слово. Я почти забыла его. Ты вернулся сюда через сорок лет, потратил почти три недели на изучение ситуации и теперь намереваешься рассказать мне о Ракхате.
Он отказался пугаться.
– Да не обо всем Ракхате. Всего только об одном селении жана’ата, пытающихся не умереть от голода.
