Иногда по внутренним пустошам Тиксу проскальзывали обрывки сознания. Воспоминания о человеческом существовании. Разрозненные. Материнские платы тщательно приглядывали, чтобы он не восстановил связности, пусть даже рваной, пусть фрагментарной, своего разума.
Бледное застывшее лицо лежит на белой подушке… Мама?
Он вышел из чана воссоздания и без промедления начал свое путешествие к мирам Центра — называемым так ошибочно, потому что они располагались на спиральном рукаве Млечного Пути. Ядро галактики, краеугольный камень всей системы, превратилось в ничто иное как гигантскую, быстро растущую черную дыру, поглотившую миллионы звезд. Солдат Несотворенного оставил за спиной чаны, матричные жидкости, кладбище кораблей, все эти порожденные человеческим (кроме разве что чуждой человеку структуры космин) гением компоненты, которые в недолгом времени против него же обернулись… Дерематный скачок за дерематным скачком — так он потратил около шести стандартных дней, чтобы добраться до первого мира Окраин.
*
И Альтехир, и Альшайн — оба солнца планеты Н-Марс — внезапно заслонило темной пеленой, и среди бела дня наступила ночь. Горожане Н-Афин высыпали на улицы и площади, и наблюдали за этим явлением с недоумением и беспокойством. Их планета, седьмая планета земного типа в системе Альтехир, звезды в созвездии Орла, послужила отправной точкой грандиозной волны эмиграции после грандиозной Войны Мыслей. Н-марсиане считали себя древнейшими людьми в окраинных и центральных мирах, и немало чванились этим историческим первенством. Они рассказывали всем, кто желал к ним прислушиваться (а становилось таких все меньше и меньше), что первые земные колонисты окрестили свою планету Н-Марсом, потому что ее красный цвет и засушливость напомнили им планету земной группы Солнечной системы под названием Марс (согласно мнению авторитетных лингвистов, Н-Марс было сокращением от Нового Марса). Однако при этом они опускали одно уточнение — что этот мир, которым они так гордились, не всегда был гостеприимен: колонистам пришлось терраформировать его, прежде чем заселить, и они ожидали на своем корабле высадки более пятидесяти стандартных лет. Хотя Н-марсиане уже восемьдесят веков как обзавелись пригодной для дыхания атмосферой, за пределами полярных шапок стояла ужасная жара, и они тратили треть своей жизни на борьбу с засухой, треть на то, чтобы отдохнуть в теньке, и треть на сон.
Все здания города были одеты в красный налет, который от своей повсеместности становился нестерпимым. Тем больше доставляли радости те редкие породы деревьев, что соизволили вырасти на этой вулканической почве и успокаивали глаз зелеными, желтыми, коричневыми и серыми красками.
Непредвиденное затмение, никем никак не заявленное, стало вторым событием недели, которое вытянуло жителей Н-Афин на улицы в самый разгар жары — после исчезновения скаитов Гипонероса и жуткой расправы с крейцианами (н-марсианское население вполне удовлетворялось собственными древними богами, которые обосновались в звездном пантеоне первыми).
Панические слухи разлетались как та пыль (красная, разумеется), что разносили вихревые ветра (знойные, ясное дело) из южного полушария. Крейцианам с их карательным арсеналом огненных крестов не удалось искоренить старые легенды планеты, и они всплыли вновь, чтобы как-то скомпенсировать неудачу ученых, неспособных дать рационального и обнадеживающего объяснения этой метеорологической причуде.
«Вернулся Сеятель пустоты. Он навсегда развеет нас по небытию…»
То тут, то там здравомыслящие умы утверждали, что уже не впервые двойное затмение тушит свет дня, что, вероятно, оно произошло из-за пролета большого метеорита и что скоро все вернется в норму. Другие, новообращенные, воспользовались ситуацией, чтобы возопить перед однопланетниками о своей вере, воспели хвалу Крейцу, усмотрели в этой внезапной ночи его божественное вмешательство, пригрозили худшими из кар тем, кто распинал миссионеров на скалах, обжигаемых огненными лучами Альтехира и Альшайна. Наконец, кое-кто склонялся к гипотезе о возвращении скаитов Гипонероса, но им отказывались верить — такое беспокойство вызывало это предположение.
И никто не связывал затмение с полностью обнаженным мужчиной, который неподвижно, словно окаменев, стоял в центре самой большой из площадей Н-Афин. Хотя женщины нашли его симпатичным, сумрачным и странно привлекательным, все хихикали над ним, но затем зеваки, когда устали на него пялиться, решили, что бесстыдство этого незнакомца их возмущает, и оповестили силы местного порядка (это тех самых людей, которые распяли миссионеров и с той поры провозгласили себя силами порядка или стражами н-марсианского суверенитета). Последние растолкали толпу, рассыпались вокруг мужчины, направили на него свои скорчеры (древнейшая из версий волнобоя) и предложили ему одеться. Нарочно отдавая приказ, которого неизвестный не мог выполнить (так как ему явно неоткуда было взять одежду), они просто хотели насладиться чувством превосходства, которое давали их светометы и статус стражей суверенитета. Они терпели иго крейциан более восемнадцати местных лет; наемники из Притива на их глазах насиловали их жен, реквизировали их дома, грабили их магазины, не заплатив ни стандартной единицы (пожалуй — гнуснейшее из их преступлений, что и говорить), и они не упустили возможность продемонстрировать, что не уступят в жестокости своим бывшим мучителям. И поэтому они насиловали женщин (кроме собственных жен), пытали сопротивлявшихся им мужчин, реквизировали лучшие дома и грабили магазины с похвальным постоянством и рвением, отчего немалое число н-марсиан начинали сожалеть о временах варварства подручных империи Ангов. Что же до нарушителя, бесстыдно выставившегося нагишом перед женщинами и детьми, то ему предстояло поглядеть, из какого теста сделаны новые хозяева Н-Марса. Кожу мужчины покрывали странные темно-серые пластинки, наводившие на мысль о стальных корпусах первых кораблей, выставленных в Музее космической предыстории. Сквозило в его неподвижности что-то от роботов, что-то тревожащее. Температура внезапно упала на несколько десятков градусов. Необычный для Н-Марса холод обострял нервозность сил порядка, офицера которых легко было узнать по важному виду и зеленой манишке.
— Законы Н-Марса запрещают публичную наготу, сьер! Будьте добры одеться! — выпячивая грудь колесом, тявкнул офицер.
Взгляд незнакомца медленно переместился на него. Лишенные всякого выражения глаза металлически светились зеленым.
— Во второй и последний раз — будьте любезны соблюдать законы Н-Марса и оденьтесь, сьер! — настаивал офицер.
— Если хотите, чтобы я оделся, принесите мне одежду, — отвечал мужчина.
Голос его, казалось, доносился из бездонной пропасти.
— Мы не отвечаем за предоставление одежды иностранцам, сьер, только за соблюдение порядка!
— Ваша униформа подойдет идеально, — сказал человек, делая шаг вперед.
— Огонь! — взревел офицер.
Все скорчеры одновременно изрыгнули свои бледные, прямые как линейка волны. Они поразили свою цель (с такого расстояния промахнуться было бы трудновато), но не оставили на ее коже следов. Стрелкам показалось, что они стреляют по стене, но, опять же, они бы увидали на каменной или металлической поверхности отметины от попаданий. На губах мужчины появилась сардоническая улыбка. Он продолжал приближаться к офицеру, который задрожал от страха и холода: он внезапно понял, что оказался лицом к лицу с сеятелем пустоты, непобедимым и таинственным существом из н-марсианских легенд, с нечистым созданием, которое поднялось из бездонных глубин, чтобы истребить его планету. Он пальцем не пошевелил в свою защиту, когда чудовище схватило его за горло и большим с указательным пальцами раздавило ему глотку. Затем, в то время как прочие в ужасе продолжали бомбардировать его сверкающими лучами (с такой нервозностью, что не соображали, что заодно попадают по своему шефу), он содрал с мертвеца куртку, штаны, бросил труп в толпу и оделся. Всю эту последовательность действий он выполнял без эмоций, без рывков, без видимых усилий.
