— Карл Уве?
Я поднял глаза. Передо мной стояла Нора Симонхьелль.
— Привет, Нора. Что ты здесь делаешь? Работаешь?
— Да. Я знала, что ты приедешь. И так и думала, что найду тебя здесь. Рада встрече!
Я встал и обнялся с ней.
— Садись, — сказал я.
— Отлично выглядишь! — сказала она. — Расскажи, как жизнь.
Я изложил краткую версию. Женат, трое детей, четыре года в Стокгольме, два в Мальмё. Все хорошо.
Впервые мы встретились с ней в Университете Бергена на выпускном вечере, она с другими свежеиспеченными бакалаврами отмечала окончание учебы, а потом мы столкнулись с ней уже в Волде, она преподавала там, а я писал свой первый роман, она прочитала его первая, прокомментировала.
Какое-то время она пожила в Осло, работала в книжном магазине и газете «Моргенбладет», издала второй сборник стихов и получила работу тут. Я сказал, что в моей памяти Кристиансанн остался кошмаром. Но за двадцать лет многое явно поменялось. И одно дело было учиться здесь в гимназии, а другое — сейчас работать в университете. Ей нравится, сказала она. И вид у нее тоже был довольный. Писать она сейчас не пишет, а там кто знает. Подошла ее подруга, американка, мы немного поговорили о разнице между ее старым и новым отечеством, а потом пошли в аудиторию.
До начала оставалось десять минут. У меня болел живот, и как-то тянуло в теле тоже. Руки, которые весь день дрожали в моих кошмарах, теперь дрожали наяву. Я сел за стол, пролистнул книги, посмотрел на дверь. В зале сидели два человека. Плюс я и профессор. Неужели опять?
Впервые я выступал на публике через несколько недель после выхода первой книги. Дело было как раз в Кристиансанне, пришли четыре зрителя. В одном из них я с глубоким удовлетворением узнал своего бывшего учителя истории Росенволла, теперь директора гимназии, и по окончании подошел к нему поздороваться. Оказалось, что меня он едва помнит, а пришел ради другого из трех выступавших дебютантов, Бьярте Брейтейга.
Нехилая история про возвращение домой. Нехилая история про отмщение прошлому.
— Что ж, начинаем, — сказал профессор.
Я оглядел ряды стульев. На них расположилось семь человек.
Мне очень понравилось, сказала Нора по окончании, час спустя. Я улыбнулся и поблагодарил за добрые слова, но сам себя я ненавидел и улизнул оттуда как можно быстрее. К счастью, Гейр приехал на двадцать минут раньше условленного и стоял посреди большого фойе, когда я спустился по лестнице. Мы не виделись больше года.
— Я думал, тебе некуда дальше лысеть, а смотри-ка, ошибся, — сказал я. И мы пожали друг другу руки.
— Слушай, у тебя такие желтые зубы, что дворняги в городе прохода не дадут, подумают, ты их вожак, — ответил он. — Как прошло?
— Пришло семь человек.
— Ха-ха!
— Да какая разница. А так нормально. Пойдем? Ты ведь на машине?
— Да, — сказал он.
Для человека, накануне похоронившего мать, он был на удивление бодр.
— Последний раз я был здесь на сборах Сил территориальной самообороны, — сказал он, пока мы шли к машине. — Нам тут рядом выдавали амуницию. Но этого всего тогда, конечно, не было.
Он нажал на брелок, и мигнул красный «сааб» в двадцати метрах перед нами. Сзади стояло детское кресло Ньола, сына Гейра, он родился на день позже Хейди, и я его крестный.
— Хочешь за руль? — спросил Гейр и улыбнулся. Я не нашелся что ответить и только улыбнулся в ответ. Открыл дверь, сел, отодвинул сиденье назад, пристегнулся и взглянул на Гейра:
— Поедем?
— А куда?
— В город, наверно. Что тут еще делать?
Он повернул ключ, сдал задом и выехал на дорогу.
— Ты какой-то пришибленный, — сказал он. — Плохо выступил или что?
— Да с этим все в порядке. А тем, что не в порядке, я тебя мучить не намерен.
— Почему?
— Ну сам понимаешь… Бывают проблемы и проблемки.
— Проблема, что я вчера похоронил маму? — сказал он. — Что случилось, то случилось. Выкладывай. Что тебя мучает?
Мы проехали короткий туннель и выехали у Конгcгора; залитый резким зимним солнцем, он казался почти красивым.
— Я, когда прилетел, поговорил с Линдой. У нее было трудное утро, ну, ты знаешь. Припадок ярости и хаос. А потом Ванья сказала в детском саду, что мы всегда сердитые. И тут она права. Стоит мне уехать, я сразу вижу, что это пипец какой-то. И сейчас мне хочется только одного: вернуться домой и все уладить. Все это меня слегка пришибло.
— То есть все как обычно.
— Ну да.
Мы выехали на Е18, остановились у пункта оплаты, где Гейр опустил окно и кинул монеты в серый металлический цилиндр, и поехали дальше мимо Оддернесской церкви, в часовне позади нее отпевали папу и там же, на задах церкви, стоит Кафедральная школа Кристиансанна, я отучился в ней три года.
— Тут все сплошь памятные для меня места, — сказал я. — Здесь похоронены дед с бабушкой. А папа…
— Хранится где-то здесь на складе?
— Именно. А мы все никак все это не уладим. Ха-ха.
— Вот так оно с ближними. Ха-ха.
— Ха-ха, конечно, но я серьезно, я с этим наконец разберусь. Предам его земле. Я должен.
— Десять лет на складе еще никому не повредили, — сказал Гейр.
— Почему, вредили. Но не тем, кто кремирован.
— Ха-ха!
Мы замолчали. Проехали мимо пожарной части и ушли в туннель.
— Как прошли похороны? — спросил я.
— Хорошо. Пришло очень много народу. Полная церковь. Родственники и друзья семьи, я их не видел много лет, с детства. Было красиво. Папа и Одд Стейнар плакали. Они совершенно убиты.
— А ты? — спросил я.
Он быстро взглянул на меня.
— Я не плакал. Папа и Одд Стейнар сидели обнявшись. А я рядом один.
— Тебя это мучает?
— Нет. Почему? Я чувствую так, они иначе.
— Здесь налево, — сказал я.
— Налево? Там впереди?
— Да.
Мы въехали в Квадратуру и стали спускаться по Фестнингсгатан.
— Справа будет парковка. Встанем там? — спросил я.
— Давай.
— А отец твой что об этом думает? — спросил я.
— Что я не скорблю? Он об этом не думает. «Гейр — он такой» — вот что он думает. Так всегда было. Он всегда меня безусловно принимал. Я тебе рассказывал, как он однажды забирал меня с вечеринки. Мне было шестнадцать, по дороге меня развезло, он остановил машину, дождался, пока я проблююсь, и мы поехали дальше, он никогда слова мне не сказал. Полное доверие. Поэтому, если я не плакал на маминых похоронах, не обнял его, для него это ничего не значит. У него свои чувства, у других другие.
