– Знаешь, мне все не дает покоя этот знак, – Вячеслав взял с тумбочки нарисованный символ «Аненэрбе». – Перевернутое древнерусское «оу», что означает «ОУМ», то есть Высший Разум. Овал – это яйцо, а яйцо – символ Рода, Отца Вселенной. И в этой Вселенной фашисты поместили меч, попирая грубой силой перевернутую чашу Оума.
– Перевернутую чашу, – задумчиво повторила Лида, – Чашу Грааля… – Я думаю, – вдруг встрепенулась она, повернувшись к Вячеславу с озаренными светом глазами, – что именно Русь и есть та вожделенная Чаша!
Была уже глубокая ночь, за окнами шелестел «долгоиграющий» дождик. Но Лида с Вячеславом никак не могли уснуть и лежали в постели все еще под впечатлением разговоров и мыслей, связанных с поездкой Чумакова в Брюссель.
– Получается, та ниточка, – говорил Вячеслав, – за которую потянул когда-то Степанов и которую передал мне его брат, привела к удивительным открытиям. Скажем, личность Корнея оказалась так неожиданно тесно переплетена с нашими героями: Миролюбовым, Изенбеком, Шеффелем, и какие открылись подробности их взаимоотношений!
– Да, спасибо Степанову, да и Корнею тоже. Когда он умер?
– В шестьдесят втором году, в возрасте восьмидесяти пяти лет.
– В семидесятом умер Миролюбов, в восьмидесятых – Шеффель и Скрипник. Совсем недавно ушла и фрау Миролюбова, которая знала какую-то тайну, но так и унесла ее с собой. Получается, что все, кто имели дело непосредственно с дощечками, видели их воочию, уже умерли, – вздохнула Лида. – Значит, на сегодняшний день не осталось больше ни одного свидетеля, ни одного человека, который сумел бы помочь приблизиться к разгадке….
– Есть один, и он пока жив, – тихо ответил Чумаков, – и сразу замолчал, как человек, только что сказавший лишнее.
– Кто же это такой, почему мы о нем ничего не знаем? – удивленно взглянула жена.
– Потому что это я, Лидок.
– ???
– Я видел дощечки, даже подержал их в руках, – произнес Чумаков глухим от волнения голосом.
– Кем же они найдены, когда, почему я не знала об этом? – чуть не плача от возмущения и досады, воскликнула супруга.
– Они найдены мной. В Брюсселе, – отрывисто произнес Вячеслав. Видя, что Лида от избытка чувств не в состоянии говорить, продолжил. – Я, когда ехал на вокзал, расслабился, понимая, что уже все: еду домой. Не в полную силу, конечно, сработал, ну что делать… Еду, образы текут сами собой, все-таки столько дней напряженной работы, мозг по инерции продолжает дорабатывать поставленную задачу, хотя сознание из этого процесса уже выключено, оно автоматически фиксирует названия улиц, памятники. И параллельно из подсознания всплывает то один образ, то другой, проявляются какие-то детали, фразы, строки из записей Корнея… Состояние, напоминающее полусон, полубодрствование. И, представляешь, Лидок, вдруг сама собой, легко так, возникает перед моим внутренним взором деталька, которая враз замыкает всю цепь накопленной информации в единственно верном порядке! Меня просто пронзило или, как пишут в литературных произведениях, осенило, я понял, точнее, явственно увидел, где находятся дощечки! Ну, развернул такси и полетел обратно.
– Они оказались в комнате Корнея? – нетерпеливо перебила обретшая дар речи Лида.
– Нет. Они находились… – Чумаков поднялся на локтях, зачем-то оглянулся по сторонам, а потом наклонился и прошептал жене на ухо.
– Так почему ты молчал до сих пор? Ведь это…
– Тихо, Лидочка, не торопись! Главное, что я их нашел. А схватить и везти через три границы контрабандой – глупо. Да и не в этом дело…
– А в чем, я что-то совсем не могу понять? – Лида едва сдерживалась, чтоб не заплакать.
– Понимаешь, милая, – успокаивающе поглаживая жену, продолжал Вячеслав, – я все время, пока ехал домой, раздумывал. И пришел к определенным выводам. Тексты дощечек, переписанные Миролюбовым, сейчас всем известны, их можно переводить, изучать. Можно верить или не верить в их подлинность, выдвигать доводы, версии, анализировать и сопоставлять. Они ничьи и принадлежат всем, кто духовно готов к этому. А стоит им материализоваться? Сейчас же начнется борьба и свары. Пока они не овеществлены, обладать ими может каждый, но стать единоличным владельцем, хозяином, в этой ситуации нельзя… Настоящие же дощечки представляют огромную ценность как исторические уники. А там, где присутствуют ценности, всегда начинается грязная и жестокая игра, интриги, подставы и нередко – убийства. Вспомни, сколько вокруг дощечек всплывает заинтересованных лиц. А скольких мы не знаем?! Нельзя, чтобы уники стали достоянием кого бы то ни было лично! Ведь дощьки эти, в смысле духовного культурного наследия, принадлежат славянским народам, а через них – и всему человечеству. Поэтому я думаю, что рано им быть проявленными в нашем материалистичном мире, где исторические ценности столь часто измеряются лишь деньгами.
– Но погоди, почему именно так? – Лида в волнении села в кровати, – дощечки могут быть переданы в музей, для исследований и серьезного изучения учеными!
– О чем ты говоришь, родная? Почти каждый день мы встречаем сообщения, что те или иные культурные ценности, будто по волшебству, из наших музеев и хранилищ вдруг оказываются за рубежом, в частных коллекциях, и это только те немногие случаи, которые стали предметом гласности, благодаря журналистам или телекорреспондентам, – возразил Чумаков, беря жену за руку. – Музеи сидят без копейки, им крыши не за что починить, не то чтоб обеспечить сохранность древних уник. Некоторые музеи вообще разные религиозные общины «прихватизировали». А уж христианская-то церковь как старается, чтобы ненавистные языческие, как они выражаются, письмена и не упоминались. А тут вдруг материальное подтверждение дохристианской культуры и письменности, да она все сделает для их уничтожения! – Вячеслав тоже начал волноваться. – Вспомни, что церковные фанатики сделали с Андреем. Если живого человека можно топором по голове стукнуть, то что говорить о каких-то старых досках?! – он замолчал и откинулся на подушку. Лида тоже молчала некоторое время, потом стала возражать уже спокойнее, как бы советуясь с ним.
– Ну, хорошо, Слава, насчет музеев ты меня убедил, наверное, я поступила по-женски эмоционально, но все-таки ученые, они же…
– А почему тогда не ученые, специалисты по древнеславянским языкам, а неравнодушные энтузиасты, в числе которых и мы с тобой, переводят Дощечки Изенбека? Эти ученые заработали свои должности и звания, взрастили когорту учеников на утверждении, что у славян до Кирилла и Мефодия не было письменности! А теперь они станут посыпать головы пеплом, каяться и говорить, что, мягко говоря, заблуждались? Да они не меньше церкви заинтересованы в уничтожении уник, если таковые появляются. И сейчас, в данный момент, просто из музеев, собраний и даже частных археологических коллекций тихо и бесследно исчезают уникальные предметы, скажем, с древнейшими на земле трипольскими знаками, граффити первых русских князей, тексты, писанные «чертами и резами»…
