Книга Норки! - Питер Чиппендейл

Пролетая над выжженным Плато, землей, он вдруг напрягся — ему померещилось, как будто что-то яркое шевельнулось среди кучек пепла и остывших углей. Но когда Филин снизился и всмотрелся пристальнее, он увидел всего-навсего длинное желтое перо с черным кончиком — все, что осталось от Альфонса. Легкий утренний бриз слегка колыхнул его, и с высоты казалось, перо еще живет.

Потом он заметил чуть в стороне еще какое-то движение. Припозднившаяся полевка, спеша домой после ночной кормежки, торопливо семенила по извилистой тропинке, уже протоптанной чьими-то маленькими лапками между пучками обгорелой травы и обугленными пеньками. Перед своей встречей с норками Филин хорошо поохотился и не успел еще проголодаться, однако его неожиданно охватило иррациональное и властное желание убить. Не задумавшись ни на секунду, он спикировал вниз и, схватив полевку когтями, снова поднялся в воздух, небрежным движением лапы ломая жертве хребет, чтобы прекратить ее пронзительный писк.

Стремительность и точность броска заставили Филина чуть-чуть гордиться собой, как, впрочем, и всегда. И вместе с тем этот ненужный бросок за полевой мышью напомнил Филину те времена, когда он был еще неловким, молодым филиненком, экспериментировавшим на живых существах. Родители еще продолжали кормить его, и Филину не было никакой необходимости добывать себе пропитание, но ему очень нравилось ощущение могущества и власти, рождавшееся в нем каждый раз, когда он думал о других существах как о живых игрушках, которые он может разрывать на части, глотать

целиком, мучить и даже отпускать — в зависимости от своего каприза. Открыв в себе всесокрушающую силу, позволявшую ему убивать и убивать без конца, Филин пришел в неописуемый восторг. Он был не просто птицей, а высшим существом, которое могло играючи убивать других, казнить или миловать по своему усмотрению.

Сейчас это воспоминание вернулось к нему с отчетливой яростью, и Филин невольно подумал, что ничего подобного он не испытывал с самого детства. То есть с тех самых пор, когда, почувствовав свое невероятное могущество, он спрятал его подальше и начал пользоваться мастерством и силой охотника только для того, чтобы добывать себе пищу насущную…

Старое, полузабытое чувство, охватившее все его существо с такой пронзительной остротой, исчезло так же неожиданно, как и появилось, а вместе с ним пропали и всякие эмоции в отношении обмякшего трупика, который Филин все еще держал в когтях. Не зная, что делать с ним дальше, Филин сделал над лесом два неуверенных круга и, в отсутствие прочих идей, вернулся к Плато, где закончилась жизнь несчастной полевки. Раскрылись когти, он выпустил добычу и смотрел, как она ударилась о землю и, подняв облако пепла, совершила «кульбит мертвеца», прежде чем застыть окончательно. «Еще одна бессмысленная жертва, — мрачно подумал Филин, испытывая почти непреодолимое отвращение к себе. — Такая же бессмысленная, как и десятки недоеденных трупов, которые оставляли за собой норки». Конечно, можно было сказать, что полевка сама виновата — зачем забыла об осторожности и попалась ему на глаза, но это было бы неправдой. Это Филин, пораженный норкомышлением в самую душу, нанес ей смертельный удар!

Потрясенный тем, что ему открылось, Филин полетел на Большую поляну. Может быть, раздумывал он, ему удастся отвлечься, если он расскажет остальным лесным жителям последние новости о норках? Если бы кто-нибудь задал ему вопрос, он мог бы высказать свое личное мнение: норки, скорее всего, никогда больше не вернутся в лес. Кроме того, Филин чувствовал необходимость отказаться от поста Председателя, поскольку в лесу не должно больше быть никаких собраний. В самом деле, норки — а потом и люди — заставили лесных жителей сплотиться, но после ухода и тех и других в собраниях не было ни смысла, ни нужды

Даже если люди в конце концов вернутся (Филин решил не думать об этой стороне проблемы, поскольку пользы от этого не предвиделось), собрания делу не помогут. Без норок лесные жители окажутся столь же беспомощными, какими были всегда. Фредди был по-своему прав, когда решил переселиться поближе к людям: лес переставал быть спокойным и безопасным местом, лишь только речь заходила о них и об их деятельности. С другой стороны, в прошлом лес уже переживал их атаки, о чем молчаливо свидетельствовал глубокий шрам заброшенной каменоломни, и все равно .сумел выжить, уцелеть. Однако на этот раз перемены казались Филину не просто иными по характеру; они были более фундаментальными и по содержанию, и по масштабу. Рака очень подробно разъяснила Филину, до какой степени человек владеет всем остальным миром. В самом деле, кто в наши дни может всерьез рассчитывать на то, что ему повезет и он будет жить в заповеднике или национальном парке?

Мысленно готовясь к своей прощальной речи, Филин решил обязательно подчеркнуть главную особенность происходящих в лесу перемен. Это не только их небывалая глубина, но и их быстрота, которая в основном и порождала ощущение неуверенности и неустойчивости. И процесс этот ускорялся не только в Старом Лесу. Не было такого места, где не сталкивались бы друг с другом личности и интересы, получая от столкновения еще более сильный импульс двигаться дальше. Одного этого было вполне достаточно, чтобы прикончить старые порядки. Новые идеи, новые представления, новые вещи, новые невиданные существа — все это обрушилось на мир мощной, сметающей все на своем пути волной, и первыми погибли старинные правила и прописные истины, на которые все привыкли опираться в своих мыслях и поступках. Да полноте, были ли это действительно незыблемые основы общественного устройства или просто суровые гримасы упрямцев, с осуждением взирающих на изменчивую реальность? Или — что еще хуже — это были реликты отжившего свое образа мыслей, не допускающего самой возможности каких-либо перемен?

Так что дело, строго говоря, было не в людях, не в норках, даже не в самом лесу. Что-то изменилось в общей картине, как называл это Дедушка Длинноух. Все, что когда-то стояло неподвижно, вдруг сорвалось с места и понеслось неведомо куда. Даже погода, которая от века подчинялась раз и навсегда заведенному порядку, вдруг словно сбесилась. Теперь нельзя было полагаться даже на смену времен года. Здравый смысл и порядок в кроличьем понимании перестали существовать. Любые предсказания, основанные на приметах и опыте прошлого, никуда не годились и только усиливали всеобщий хаос.

Почему?

Филин этого не знал. Может быть, виноваты были люди с их кипучей энергией и не прекращающейся ни днем ни ночью активностью, а может быть, и они тоже оказались захвачены безжалостным и бурным потоком, которым не они управляли и который заставлял весь мир меняться так решительно и быстро.

Как бы там ни было, главная загвоздка состояла в том, что все новое — и от норок, и от людей — попало на почву, которая сама уже ходила ходуном, яростно корчилась, бешено изменялась, текла, как вода, и взрывалась, как перезрелый гриб-дождевик. Впрочем, еще неизвестно, что было первым — птица или яйцо? Какая ирония в том, что в ночь после изгнания норок над лесом встала полная луна, предвестница хорошей погоды и доброго урожая? Какие бури ждут теперь жителей леса? Какой горько-сладкий урожай соберут они?

Хотя люди и норки ушли, каждый обитатель леса оказался один на один с проблемой, которую они после себя оставили. Сам Филин, впрочем, больше не был абсолютно уверен в правоте Психо, который утверждал, что лес, заразившись вирусом норкомышления, будет сам поддерживать чужеродный порядок. Действительно, каждый житель Старого Леса, однажды познакомившись с системой норочьих ценностей и норкомышлением, получил возможность жить по норочьим законам. Но, как Филин твердо решил объяснить всем и каждому, начиная с Раки и Бориса и заканчивая Кувшинкой и завирушками, это была не просто возможность — это был опыт, который им всем необходимо взять на вооружение. Каждый, нравилось ему это или нет, должен был раз и навсегда решить, к какой части уравнения он себя относит. Настоящими жертвами будут лишь те, кто проявит нерешительность, кто застрянет на полпути, кто станет искать убежища в бесплодной заботе о ближнем, в пустой болтовне, в глупых надеждах на Лесное Уложение и Билль о Правах. Каждому придется принять на себя ответственность за свою собственную жизнь, а это трудно, очень трудно, и нет смысла притворяться, будто это легко. Отвечать за самого себя может только тот, кто признает, что жизнь жестока, и примет это за свой отправной пункт. Те, кому не хватит смелости взглянуть в лицо этой очевидной истине, неминуемо погибнут, но и в этом случае они вынуждены будут признать, что сами выбрали свою судьбу. В конце концов, добровольно сделаться жертвой — это тоже выход, не самый лучший, но самый простой. Но и для тех, кто отважится бросить вызов тяготам жизни, оставленный норками след будет злом настолько неизбежным, насколько каждый примет это для себя. И только после того, как каждый сделает свой собственный выбор и придет к своим собственным умозаключениям, собравшиеся вместе существа будут решать, счастливым или, наоборот, печальным будет их будущее.