и подняла уставшие глаза на сына.
— Ах, это ты, Илюша. Я ждала тебя.
— Ждали? Зачем? — спросил Теплов, пошатываясь на ногах, еще не до конца протрезвев от чрезмерно выпитого спиртного.
— Ты пил? — строго поинтересовалась Марья Ивановна. — Тебе стреляться с Иваном Федоровичем. А ты вместо того, чтобы отдыхать, шатаешься невесть где и пьешь?
— Если вы намерены меня воспитывать, матушка, то уже поздно, — произнес устало Илья и стянул с себя грязный камзол.
— Никогда не поздно, — начала Теплова.
— Матушка, у меня всего час времени, чтобы переодеться и прибыть вовремя на стрельбище.
— Не думаю, что тебе стоит туда идти.
— Только не вмешивайтесь в это, матушка, — уже недовольно вспылил Теплов, усевшись на кровать и стягивая с себя сапоги.
— Ты пьян, как ты будешь стрелять? — вымолвила невольно Марья Ивановна.
— Не беспокойтесь, матушка, даже пьяным я отменно стреляю. Десять из десяти. Так что Михайлов не уйдет от расправы.
— От расправы? — опешила Теплова. — И что ты привязался к Ивану Федоровичу?! Откажи ему от дома — и все. Не бери кровь на руки!
— Откажи?! — выпалил Илья нервно, стянув рубашку и вперив взор в мать. — А он как-нибудь тайком умыкнет Дарёну из дома да обвенчается с ней тайно. И что тогда? Лучше пристрелю его, как бешеного пса, и точка. Все равно не отвяжется от нее по-хорошему.
— Господи, Илья, какой же ты все-таки еще мальчишка, — вздохнула Марья Ивановна устало. — Я поговорить с тобой хотела.
— Разве это еще не все?
— Нет, — помотала головой Марья Ивановна, видя, как Илья, подойдя к кувшину с водой, начал умываться с мылом.
— Что же?
— Дашеньке вечером плохо было. Лекарь приезжал.
— Она заболела? — спросил обеспокоенно Илья и повернулся к матери.
— Сейчас уже все хорошо. Она спит, — ответила она. Теплов начал смывать мыльную пену со своего лица, шеи и подмышек. — Так вот я хотела тебе сказать, что твои шалости бесследно не прошли. Тяжела она. Лекарь сказал, пятый месяц уже.
Резко обернувшись к матери, Теплов едва не опрокинул кувшин, который стремительно поставил в таз.
— Даша тяжела?
— Да, — кивнула Марья Ивановна и встала. Отвернувшись от сына, она отошла к окну. — Так вот я думаю, что делать со всем этим.
Илья был уже около нее и воскликнул:
— Но если это действительно так, то я…
Марья Ивановна обернулась к нему и трагично вымолвила:
— Ты отец ребенка.
На лице Ильи вдруг расплылась глупая довольная улыбка, а его глаза загорелись.
— Вот это новость, матушка! Просто чудесная новость!
— Чему радуешься, глупый?! Она же не жена тебе! И ребенок незаконнорожденным родится. Что, если кто узнает? Позора не оберешься. Говорила я тебе, оставь девочку в покое, пока не поздно. Так нет, одного себя только слушаешь.
— А радуюсь я оттого, матушка, — хитро и довольно заметил Илья, взяв полотенце и вытираясь. — Что этот хлыщ Михайлов позеленеет от злости, узнав об этом, и уж более не станет зариться на мою Дарёну. Да и у нее спеси поубавится. Теперь она от меня уж точно никуда не денется и более ни на кого заглядываться не будет.
— Господи, да что ты говоришь?! Послушай себя со стороны. Ты рехнулся, что ли? Она перед всеми твоя сестра, и это ненормально, что она носит твоего ребенка! Ты знаешь, что вам никогда не обвенчаться!
— И что ж? Я люблю ее и так, и наплевать, что невенчанные мы!
— А за детей не боишься?
— Вы на кровосмешение, намекаете, матушка? — помрачнев, уточнил Илья.
— Вот именно.
Теплов поджал губы и задумался. Да, действительно, в первый момент его охватило счастье, потому что в чреве Даши живет его плоть и кровь. Но после слов матери молодой человек уже более реально начал осмысливать все происходящее. Илья устало упал в кресло и, стиснув ладонями виски, трагично произнес:
— Поймите, матушка, нужна она мне. Люблю я ее. До дрожи, до судорог, до безумия. Я ведь венчаться ей тайно предлагал еще в феврале. И уехать за границу, ибо там никто бы не узнал, что мы брат и сестра. И жили бы там счастливо.
— Ужас, что придумал, — нахмурилась Марья Ивановна.
— Но она отказала мне тогда. Оттого я один и уехал с тоски. А пока не видел ее столько месяцев, понял, что нету мне жизни вдали от нее. Пусть она и гонит, и холодна со мною, все ж лучше, чем без нее совсем. Я ведь и Михайлова из-за нее возненавидел, потому что нравится он ей.
— Я уже догадалась об этом.
— А от меня она слов любви вовсе слышать не хочет. Твердит, что лгу я ей. Что же мне делать, подскажите? — он поднял лицо на мать, стоящую над ним, которая несчастно смотрела на сына. — Я так измаялся, нет мочи терпеть все это! Может, мне повезет, и Михайлов застрелит меня насмерть? И всем легче будет?
— Что ты говоришь?! — воскликнула она испуганно.
Но взор Теплова уж зажегся безумным огнем, и он глухо продолжал свою страшную речь:
— А лучше прямо теперь пойду в ее комнату. Вы говорите, спит она? Так даже лучше. Поцелую ее на прощание, пока она спит. И, чтобы не мучилась, прямо во сне застрелю. А потом и себя. И вместе на тот свет пойдем. Раз жизни на этом свете нету нам вместе…
— Господи, да ты совсем обезумел! — остолбенело вымолвила Марья Ивановна, и ее разум тут же начал дико твердить ей, что все, это край, более молчать нельзя, потому что может случиться трагедия. Теплов прикрыл глаза, схватившись руками за виски, словно хотел сплющить свою голову, и как-то странно, ненормально закачался из стороны в сторону.
Не в силах более видеть терзания сына, Марья Ивановна склонилась над молодым человеком и, положив свои мягкие ладони поверх его рук, с любовью произнесла:
— Выслушай меня, Илюша.
— Да? — он открыл свои аквамариновые глаза и уставился непонимающим взором на мать. Она чуть отошла от него и дрогнувшим голосом сказала:
— Только внимательно, не перебивая, до конца. Ибо трудно мне об этом говорить. Не думала, что придется когда-нибудь рассказывать это кому-то. Но, видимо,
