Вскоре мне пришлось разорять новую шайку кипчаков, которая собралась на левом берегу Сырдарьи, у города Балыкчи. Совершенно неожиданно напал я на беспечных халатников, разбил их наголову, уничтожил большие склады продовольствия, заготовленные жителями, и вернулся снова в Наманган. Потери моего отряда были самые ничтожные. Однако же кипчаки, эти буйные сыны Ферганы, не хотели смириться и продолжали свою враждебную агитационную деятельность. На мое представление о необходимости нанести решительный удар кипчакам – разгромить их селения-зимовки в горах – последовало разрешение Кауфмана, и я стал готовиться к новой зимней экспедиции. Зимний поход для нашего казака-солдата не страшен, особенно если снабдить его всем необходимым. Русский человек привык к холоду, морозу, снегу – это его союзники, друзья. Для жителей же юга (каракиргизов, кипчаков) это, напротив, самый лютый враг, особенно если принять во внимание их неподготовленность к зимним операциям.
Отряд я сформировал довольно сильный (до двух с половиной тысяч) из всех родов оружия и тщательно снабдил его всем необходимым. Под Рождество мы выступили в путь по отвратительным горным дорогам и принялись за вандальское разрушение местности Эки-Су-Арасы между реками Нарын и Карадарья. Несколько кишлаков было сожжено, разорено, несколько шаек уничтожено, паника распространилась на население далеко за пределы нашего марша. Между тем один из главных агитаторов восстания, Абдур Рахман, стянул к себе значительные силы кипчаков (до 20 тысяч), занял город Андижан и возмутил жителей, которые решили упорно обороняться. Тогда я вторично подошел с войсками к Андижану.
Два раза я посылал в город с предложением жителям сдаться, но оба раза они отказались. Волей-неволей пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я выдвинул батареи на позиции, бомбардировал город и затем двинул пехоту на штурм. Город был занят, и Абдур Рахман со своими полчищами бежал в город Ассаке. Не давая ему опомниться, я преследовал его форсированным маршем до Ассаке, где он со своими кипчаками занял сильную позицию на высотах близ города. Здесь снова произошел бой, который окончился для нас блистательной победой. Кипчакам нанесено было решительное поражение. Абдур Рахман, Батыр-Тюря и другие руководители восстания сдались в плен. Разных трофеев – орудий, ружей, холодного оружия, лошадей и проч. – была взята масса.
Наша победа при Ассаке имела огромное нравственное значение, и вся восточная часть ханства сразу изъявила полную покорность, изо всех городов явились немедленно депутации. В западной половине ханства брожение, впрочем, продолжалось. Оставался еще один враг, некто Фулат-бек, который со своей шайкой удрал в Алайские горы и занял укрепленный кишлак Учь-Курган. Честь разбития этого последнего принадлежит всецело полковнику Меллер-Закомельскому и его храброму, разумному помощнику – капитану Куропаткину (Алексею Николаевичу). Посланный мною отряд из семи сотен под командой Меллер-Закомельского в Алайские горы напал ночью на шайку Фулата и нанес ей жестокое поражение. Захвачено было пять орудий, масса разного оружия, бунчуков, амуниции и проч.
Эта славная победа была триумфом наших военных действий в долине Сырдарьи. С соизволения Государя Императора решено было присоединить ханство к российским владениям. Со своими войсками я занял столицу ханства – Коканд и объявил жителям о состоявшейся воле «белого царя». При этом я прибавил, что всякая новая попытка к восстанию поведет за собой самые суровые, репрессивные меры с нашей стороны. Я дал слово, что разгромлю край, не оставлю камня на камне, виновных перевешаю. С этими господами нужно быть великодушным, гуманным – раз они изъявляют покорность, кладут оружие, и суровым, безжалостным – если они нарушают данное слово, прибегают к коварству. И в этом последнем случае надо действовать по-тамерлановски[294].
Народы Коканда увидели, что я с ними не шучу, что, в случае надобности, я не задумаюсь прибегнуть от угроз к делу… Скрепя сердце, они покорились печальной необходимости, т. е. изъявили полную покорность и вернулись к своим мирным занятиям. К русским они стали относиться с боязнью и уважением!.. Плодородный уголок с трудолюбивым населением еще более увеличил и без того обширные владения России! Государю Императору угодно было назначить меня начальником новой, Ферганской области.
Вот, господа, вкратце я изложил вам сущность двух экспедиций, в которых я принимал участие и о которых сохранил самое светлое воспоминание. Мой рассказ очень неполон, сжат и, конечно, не удовлетворяет вас, военных людей. Я выбросил все специальные сведения – названия войск, число их, состав колонн, фамилии начальников, различные подвиги единичных лиц и целых частей, боевые заслуги каждого рода оружия и проч. и проч. Более подробно я расскажу вам когда-нибудь в другой раз. А теперь – спокойной ночи, господа, – я спать хочу!»
* * *
Заканчивая свои воспоминания, я позволю себе сказать по поводу их несколько слов. Я никогда не думал, что мне придется когда-нибудь делиться с публикой своими воспоминаниями о пережитом прошлом, и потому весьма вероятно, что при своих описаниях я впал в некоторые незначительные погрешности, неточности.
Извиняюсь заранее перед благосклонным читателем и прошу его снисходительнее отнестись к моему труду. Я не задавался трудной целью писать строгое описание военных действий, воспроизводить перед глазами читателя картины боя и подвиги русских людей в единицах и массах… Я просто хотел поделиться с ним своими впечатлениями о пережитых десять лет тому назад боевых днях и хоть немного познакомить его с симпатичной личностью Скобелева – этого рыцаря XIX столетия, который блеснул таким светлым метеором на горизонте русской жизни…
И если я доставил читателю хотя бы маленькое удовольствие своим рассказом, который взят целиком из жизни, в котором нет ничего выдуманного, преувеличенного, – я буду считать себя счастливым.
город НовочеркасскПРИЛОЖЕНИЯ
Д. Д. Оболенский. Воспоминание о последних днях М. Д. Скобелева
Последние несколько недель перед смертью Скобелева мне приходилось много его видеть. Михаил Дмитриевич часто приезжал в Москву и останавливался в «Славянском базаре» или у Ивана Ильича Маслова, управляющего Московской удельной конторою. И. И. Маслов был крестник ещё деда Скобелева, Ивана Никитича, генерала от инфантерии и военного писателя, чуть ли не воспитывался вместе с его сыном, будущим генерал-лейтенантом Дмитрием Ивановичем, и был этой семье всем обязан. Он без памяти любил Михаила Дмитриевича, говорил ему «ты» и «Миша». Скобелев доверял Ивану Ильичу, который вел все его дела, бесконечно. Он же держал все деньги Михаила Дмитриевича, словом, был полным хозяином его состояния, которое было очень солидным. Отправляясь в дальние походы, Михаил Дмитриевич был полностью спокоен за свои гражданские дела.
