В течение всего дня, а это было 1 мая, мы шли дальше на запад, соблюдая большую осторожность: по дорогам в большом количестве ехали русские. Вскоре нас заметили, но нам удалось быстро скрыться в лесу. Преследовать нас не стали, и мы провели день здесь. Ночью мы по проселкам, ориентируясь по компасу, зашагали в северо-западном направлении. На рассвете решили опять выждать в густом лесу и пролежали в нем целый день. Я так устал, что даже заснул. Перед дальнейшим маршем вечером все-таки собрались передохнуть у сельских жителей в каком-нибудь деревенском доме. Мне казалось, что боевые действия в этом районе закончились. Мы наблюдали, как по большим дорогам без всякого контроля двигались толпы людей.
Когда стемнело, мы отправились дальше и добрались до одного стоявшего в отдалении крестьянского дома, едва освещенные окна говорили о том, что там кто-то есть. Мы долго стучали и кричали, наконец нам все-таки открыли, даже довольно дружелюбно приняли и сытно покормили. С некоторым трудом нам удалось заменить нашу военную форму на какие-то штатские отрепья. Потом мы распрощались с хозяевами и залегли на сеновале в соломе. Здесь я впервые опять хорошо выспался.
Утром следующего дня, уже 3 мая, мы в прекрасную погоду зашагали вдоль железнодорожной насыпи в направлении на запад. Но это явилось нашей ошибкой. Через несколько часов нас остановил русский патруль и отвел в ближайшую деревню, откуда вместе с другими тоже задержанными солдатами отправили куда-то на грузовике. Прошло какое-то время, и мы подъехали к большой дороге Берлин – Науэн – Фрайзак, которую должны были пересечь. Тут я громко постучал по кабине водителя и закричал по-русски: «Стой!». Машина действительно остановилась. Матизинг и я выпрыгнули из кузова и сразу смешались с толпой пешеходов, двигавшихся по шоссе во всех направлениях. Поняв, что нам лучше всего оставаться в этой толпе, мы зашагали с нею, пока не подошли к Фрайзаку. Здесь шоссе было перегорожено. Мы решили провести ночь в одном из окружающих домов, где расположились в каком-то получулане, но все-таки смогли поспать на кровати.
На следующий день, 4 мая, в послеполуденное время дорожное заграждение было снято, и мы вместе с уже собравшейся толпой смогли проследовать дальше в северо-западном направлении. Поздним вечером добрались до небольшого и почти покинутого жителями городка Зандау на Эльбе. Казалось, русские только что ушли отсюда. Мы расквартировались в брошенной вилле одного врача, где нашлось и что выпить, и чем закусить, – существенная причина побыть там подольше.
Как и прежде, нашей целью было выйти на западный берег Эльбы. В пути мы однажды попали на короткое время в русский плен. Расположенный в лесу лагерь для военнопленных, в который нас отправили, почти не охранялся. На полевой кухне нас накормили здоровенным обедом. Один из военнопленных показал нам не охранявшуюся русскими постами дорогу, и мы сбежали во второй раз. Решили больше не рисковать, а спокойно подождать благоприятного случая. Приняли решение двигаться на Хавельберг – ближайший населенный пункт в северном направлении, зарегистрироваться там в полиции и найти себе крышу над головой. По дороге набрели на какой-то полуразрушенный постоялый двор и попросили проживавшую там пожилую супружескую пару за харч и жилье помочь им отремонтировать дом. Для начала требовалось покрыть крышу лежавшей во дворе черепицей. Сделка состоялась, и мы пробыли там недели четыре. При регистрации нам выдали документы и продовольственные талоны. Я значился как «Клаус Нагель» и первые месяцы жил под этим именем.
С ремонтом крыши мы справлялись хорошо. Погода стояла прекрасная. В данный момент у нас не было почти никаких забот, но мы постоянно высматривали подходящий случай, чтобы продолжить наш путь на запад. Хавельберг находился в центре известной зоны выращивания спаржи. Было как раз время сбора урожая. Поскольку спаржа теперь не могла, как прежде, вывозиться в Берлин, все это время мы жили почти только благодаря ей.
В начале июня Матизинг решил добраться до своей цели иным путем, и мы расстались. Я же решил покинуть Хавельберг и поехать по железной дороге в Бург, около Магдебурга. Там в небольшой деревне на Эльбе жила мать фельдфебеля Леппера из нашей адъютантуры, которую я знал еще раньше. Она приняла меня сердечно и хорошо заботилась обо мне.
Я уже был близок к цели. Русские оккупационные власти каждое утро посылали на полевые работы на приэльбских лугах команду военнопленных для уборки сена. Охрана стояла на плотине на некотором расстоянии от работающих. Пленные шли на эти работы не без охоты, так как только и ждали случая сбежать. Немного понаблюдав и поразведав возможности безопасного перехода через Эльбу, я на следующее утро дал понять моей любезной хозяйке, что, может быть, и не вернусь. В полдень я уже усердно участвовал в уборке сена и, воспользовавшись обеденным перерывом, спрятался в густом кустарнике на самом берегу Эльбы. Вторая половина дня прошла в напряжении: заметил русский или нет? Нет. Работа закончилась, а моего отсутствия не обнаружили. Когда наступили сумерки, я спокойно подготовился к переправе, найдя доску, на которую уложил мои небольшие вещи. Вечер был теплый, а ночь почти не принесла похолодания. Примерно в полночь я осторожно вошел в воду и поплыл к противоположному берегу Эльбы. Течение немного снесло меня. Минут через 20 я почувствовал под ногами дно. Я был бесконечно рад, что мой побег удался и считал, что в британской зоне оккупации мне наконец-то ничто не грозит. Немного отдохнув в зарослях, я двинулся в путь. Это было в среду, 20 июня 1945 г.
Частично пешком, частично общественным транспортом я добрался до Магдебурга, а оттуда до Ванцлебена – старого поместья семьи моей жены, которым еще распоряжался дядя моего тестя. Побывал у его сына Клауса Кюне, который со своими семерыми детьми бежал сюда из Померании. Они приняли меня просто трогательно, обеспечили всем необходимым, а на следующее утро проводили в другое поместье, вблизи Нойенхагена, где хозяйство вел племянник тестя. И здесь тоже меня встретили сердечно. После того как мы обсудили мое довольно сложное положение, он съездил в Нойенхаген и привез моего тестя. Встреча была очень радостной. Оттуда я отправился дальше – в одно имение по соседству с Нойенхагеном. Там я и остался. Только по ночам пешком приходил в Нойенхаген, встречался с женой и видел наших детей, спящих глубоким сном. Теперь я снова дома, думалось мне. Но это было ошибкой.
Мы решили перебраться в Вернигероде. Там моя жена уже должна была лечь в клинику: мы ожидали рождения ребенка. Брат жены уговаривал меня немедленно отправиться вместе с ним в Рурскую область, ибо был уверен, что провинция Саксония попадет под господство русских. Но из-за предстоящего появления на свет младенца я отказался. Мы нашли небольшую комнату у одной старой женщины и пока поселились там. 28 июля у нас родилась дочь Криста. Эта большая радость отвлекла нас от неотложных повседневных забот. Я опасался прежде всего конфискации в русской зоне всех крупных поместий.
Еще когда моя жена лежала в клинике, ухаживавшая за новорожденной медицинская сестра принесла «Фелькишер беобахтер» от 1 сентября 1939 г. Это был тот самый номер, в котором в связи с началом войны был опубликован большой снимок Гитлера вместе со мною. Теперь мне приходилось опасаться ареста, и с помощью родственников моей жены я бежал на Запад: сначала в Шенинген, а потом в Бонн, где мне удалось поселиться под той фамилией, которую я взял себе в Хавельберге.
