— Знал.
— Почему?! Почему, чёрт тебя подери?!?
— Это гири, Варяг. Долг признательности и чести. Когда-то мой дед подарил ему новую жизнь – просто так. Поэтому. Он самурай, и он не мог поступить иначе. И он ничего не сказал мне – ни где, ни когда. Не кори себя. Ни ты, ни я – не в нашей власти предотвратить это. Это – как гнев богов Ямато, Варяг. Никто был не в силах ему помешать. Там могла оказаться хоть дивизия ГПУ – и он прошёл бы через неё, как горячий нож сквозь масло, оставив за собой только трупы. Ты даже не представляешь себе, на что способен Нисиро-о-сэнсэй Мишима-но Ками из клана Сацумото. И это хорошо. Это правильно.
— А ты?! На что ты способен?!
— Надеюсь, я когда-нибудь смогу оказаться достойным его памяти, — с горечью проговорил Гурьев. — Иди, Варяг. Тебя ждут там. Самое время тебе появиться и стать героем.
— Он и это спланировал?
— Да. Это его гири перед тобой – за то, что ты открыл ему душу. Он знал, что ты будешь в бешенстве, но позже, потом – ты всё поймёшь. И поймёшь, что только так следовало ему поступить. Надеюсь, что ты поймёшь. Надеюсь, он в тебе не ошибся.
— Тебе нужно уехать, — лицо Городецкого немного смягчилось. — И быстро. Тебя придётся искать.
— Легко, — Гурьев кивнул, зажмурился, помотал головой, отгоняя слёзы. — Легко, Варяг. Меня уже нет.
— Куда ты поедешь? К Ирине?
— Нет. Мне пора в Нихон.
— Куда?!
— В Японию. Я обещал сэнсэю, что поеду туда учиться.
— Ты мне нужен. Ты нужен мне, как воздух, Гур.
— Я знаю. Я вернусь. Когда накоплю силы – вернусь. Обещаю тебе – поздно не будет. Как раз вовремя.
— Откуда ты знаешь, что вовремя, — Городецкий усмехнулся. — И что может быть вовремя в России?!
— Сохрани мои вещи, — словно не услышав этого стона, Гурьев протянул Варягу квитанцию камеры хранения на Рязанском вокзале. — Там книги, кое-что личное. Револьвер отца. Никто ничего не знает, сэнсэй научил меня не оставлять никаких следов. И ещё – вот это.
Гурьев вложил в ладонь Городецкого сорокавосьмилучевую звезду ордена Святой Екатерины:
— Это орден Государыни Императрицы, который Её Величество подарила маме в семнадцатом, перед самым Своим арестом. Не хочу тащить это с собой неведомо куда. Пусть у тебя пока полежит.
— Ты, — выдохнул Городецкий, осторожно принимая драгоценный знак. — Ты. Да что ж ты за человек?! Вся ваша семейка… Откуда вы только взялись?!
— Мы такие же русские, как и ты, — Гурьев в упор посмотрел на него. — Совершенно такие же. Только другие, но это нормально.
— Как мы свяжемся? — Городецкий уже совершенно овладел собой, вопросы звучали отрывисто, по-деловому.
— Напишешь мне до востребования в Харбин или Токио. А там, дальше – увидим.
— Я найду твоё кольцо.
— Я сам его найду.
— Ладно. Пересидишь пока у Бати, я завтра придумаю, как отправить тебя без эксцессов. В Харбин, значит?
— Варяг, я сам.
— Это не совет и не просьба. Это приказ, — Городецкий зло ощерился. — Пока ещё я старший по званию. А там, дальше – действительно, увидим. А теперь расскажи, что я увижу там, — он указал подбородком в сторону пожара. — Надо же мне подготовиться.
— Ты увидишь то, что и я хотел бы увидеть, — произнёс Гурьев. — Обугленные головёшки – всё, что осталось от тех, кто приказал убить мою мать из-за побрякушки.
— А если там оказались те, кто в этом не виноват?
— Значит, такова их карма, — пожал плечами Гурьев. — Только это чепуха. Все виноваты во всём. Советую тебе запомнить это, Варяг.
— Я запомню.
Москва. Май 1928
Газета «Вечерняя Москва», раздел «Криминальная хроника и происшествия» (фрагмент)
Москва, 18 мая. Вчера столица была потрясена известием о страшном пожаре, происшедшем в здании на Садово-Самотечной улице, известном как «Коричневый дом», где проживал известный американский предприниматель и промышленник А. Гаммер и его многочисленные домочадцы. По свидетельству очевидцев, пожар вспыхнул в то время, когда в доме находились гости и из окон лилась весёлая музыка. Казалось, ничто не предвещало ужасной трагедии. Как нам рассказал пожелавший остаться неизвестным сотрудник криминальной милиции столицы, зрелище и запах обгорелых человеческих останков по всему дому, выгоревшему совершено дотла, заставило ужаснуться даже видавших виды агентов уголовного розыска, прибывших на место происшествия. Как утверждает этот же источник, никто из жителей и гостей Коричневого дома не сумел выбраться из огня, и под горящими развалинами сейчас ведётся поиск хотя бы каких-нибудь улик, способных пролить свет на тайну этой ужасной трагедии. «…»
Газета «Правда», первая полоса (фрагмент)
Москва, 18 мая. Центральный Комитет В.К.П.(б.) и В.Ц.И.К. С.С.С.Р. с прискорбием извещают о скоропостижной кончине после тяжёлой непродолжительной болезни выдающегося деятеля международного рабочего и коммунистического движения А.И.Микояна… Похороны А.И.Микояна по просьбе родственников состоятся без церемонии прощания с телом. После кремации урна с прахом А.И. Микояна будет захоронена в стенах Московского Кремля. «…»
Сталиноморск. Декабрь 1940
Утром, проводив Городецких, Гурьев отвёз Дашу в школу. С ноября он уже ездил на ЗиСе – сам за рулём. На парадной лестнице наткнулись на Завадскую, которая, увидев лицо девушки, смерила Гурьева с ног до головы испепеляющим взглядом. Едва он распрощался с Дашей, заведующая вцепилась ему в рукав:
— Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое! Я же вас просила! Я всё понимаю, но…
— О-о, — Гурьев умоляюще воздел руки к небу. — Ну почему все мысли – сразу о дефлорации?!
— Послушайте, вы, — покраснев до корней волос, прошипела Завадская. — Вы соображаете, что произносите?!
— А что?! — удивился Гурьев. — Сначала – христианское ханжество, потом – советское?! Разорю. Не потерплю.
— Что происходит? — жалобно проговорила Завадская. — Я должна знать!
— Нет, — прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, — впрочем, как обычно. — Никто не должен знать, Анна Ивановна. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.
— Тогда отправляйтесь в шестой «Б», — велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. — Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике – они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!
