Соледад остановилась, ее голос задрожал.
— Я знаю. Я не виню тебя. Мне просто надо знать, как все произошло, — успокоила ее София. Соледад глубоко вздохнула и продолжила.
— Мы выдумали историю о племяннице Антонио, которая умерла, оставив на наше попечение своего малыша. Никто не ставил под сомнение эту историю. Такое случается сплошь и рядом. Все были рады за нас, так как мы много лет хотели ребенка. Бог явил нам свою милость.
Она замолчала, по ее щеке скатилась крупная слеза.
— Спустя неделю сеньор Пако приехал в дом среди ночи. Маленький Хавьер был завернут в муслиновую пеленку. Он был таким красивым, как младенец Иисус, с большими карими глазами, как у вас, и мягкой оливковой кожей. Я полюбила его с первого взгляда и благодарила Господа за такой щедрый дар. Это было настоящее чудо. Чудо.
— Мой отец был единственным человеком, кроме тебя и Антонио, который знал об этом?
— Да.
— А как он отнесся ко всему этому? Ему было тяжело?
— Я не знаю, сеньорита София, но он был очень добр к Хавьеру. Ребенок бегал за ним по пятам. У них были очень хорошие отношения. Хавьер всегда был гаучо. Он был счастлив с нами, а не с вашей семьей. Мальчик чувствовал себя неуютно в больших домах. Он вырос, и между ним и господами возникла естественная дистанция. Но, как я и сказала, Хавьер всегда был любимцем сеньора Пако.
— А каким он был маленьким? — осмелилась задать вопрос София, хотя знала, что ей будет больно услышать рассказ о пропущенных ею годах.
— О, он был очень хитрым. От вас он унаследовал вспыльчивость, а от сеньора Сантьяго талант. Он всегда был лучшим во всем. Лучшим наездником и самым прилежным учеником.
— Я никогда не была прилежной ученицей, — возразила София. — В школе мне было слишком скучно.
— Но он ведь индивидуальность, сеньорита София, — напомнила ей Соледад.
— Я знаю, я это поняла. Мне казалось, что у него будет апломб и уверенность в себе, как у всех Соланас, но он показал мне свой уникальный характер. Я убедилась, что передо мной взрослый человек, чужой мне, и при этом я носила его под сердцем девять месяцев. Это так странно... А затем я оставила его, — сказала она упавшим голосом. — По крайней мере, меня больше не будут терзать мысли, где он, с кем он, каким он вырос. Я счастлива, что отец все устроил именно так. Соледад, ты была ему настоящей матерью, — закончила она и заплакала на груди своей верной служанки.
Она рыдала по тому, что потеряла и что обрела, и не знала, что из этого вызывало у нее больше грусти.
В ту ночь она почти не спала. Ее мучили разные видения. Ей представлялось, как она занимается любовью с Санти, как она потом всматривается в его лицо, а оно превращается в лицо Хавьера. Она очнулась в ужасе от увиденного, включила свет и попыталась прийти в себя. Ей было так одиноко, хотелось поделиться с Санти новостью о Хавьере, но она знала, что это принесет больше вреда, чем пользы. София не понимала, почему Доминик не поделилась с ней своим секретом. Она начала размышлять о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы этот разговор состоялся. София вспомнила тот день, когда она позвонила домой Доминик, и там ей сообщили, что хозяева уехали и неизвестно, где их можно найти.
Позже София боялась открыться, так как Доминик и Антони напомнили бы ей о том, что предупреждали ее о последствиях такого неразумного шага. Она их не послушалась. Если бы она поговорила с ними, то они сказали бы, где находится ее сын. Она бы могла вернуться в Аргентину. Она могла бы даже рассчитывать на будущее с Санти. София знала теперь только одно: ее отец действовал из лучших побуждений, так как любил ее. Она была ему за это очень благодарна. Он дал ее сыну хороший дом и любящую семью. Наверное, он надеялся, что она приедет к ним, но теперь было слишком поздно. Слишком поздно начинать что-либо заново.
Глава 48Вторник, 11 ноября 1997 года
На следующее утро, после того как она провела немного времени у Марии, София пошла на могилу дедушки О’Двайера. Она положила у надгробного камня цветы. Надгробие было зеленым от мха. Она поняла, что сюда приходят не слишком часто, могила выглядела неухоженной. На камне были вырезаны слова, и София провела по ним пальцами. Она подумала о том, как мало ее связывает теперь с Санта-Каталиной. Она словно слышала голос дедушки, который учил ее не останавливаться и не рассчитывать на то, что жизнь сложится легко и просто. Он был суровым человеком.
Уже повернувшись, чтобы уйти, она вдруг заметила фигуру матери. Анна была в широких белых брюках и в белой накрахмаленной рубашке. Волосы ее падали на плечи вдоль лица мягкими рыжими локонами. Она выглядела постаревшей.
— Ты когда-нибудь приходишь сюда, чтобы поговорить с дедушкой? — спросила она ее по-английски.
Держа руки в карманах, Анна медленно двинулась в сторону старого эвкалипта, под которым находилась могила.
— Нет, хотя раньше я это делала, — с печальной улыбкой проговорила она. — Наверное, ты собираешься отчитать меня, за то, что могила так заброшена.
— О нет, дедушке нравилось, чтобы все было как можно ближе к природе. Дикий и необузданный нрав...
— Ему бы понравились твои цветы, — неловко наклоняясь, чтобы понюхать их, сказала Анна.
— Нет, он их даже не заметил бы. — София смеялась.
— Я не знаю, от него всего можно было ждать. — Анна прижала к лицу цветы, а потом положила их у надгробия. — Хотя, конечно, он был совершенно равнодушен к цветам, — добавила она, вспомнив, как безжалостно ее отец срезал секатором головки цветов.
— Ты скучаешь по нему?
— Да, очень.
Анна вздохнула и посмотрела на дочь, словно решая, что ей сказать. Она стояла, снова засунув руки в карманы, немного поеживаясь, как будто ей было холодно.
— Я сожалею о многих вещах, — с сомнением в голосе вымолвила она. — И больше всего о том, что утратила связь с семьей.
— Но дедушка жил здесь.
— Нет, я не это имею в виду.
Она покачала головой.
— Я сожалею о том, что убежала от них, — сказала она, и София заметила, что мама избегает ее взгляда.
— Но разве ты убежала от них? — удивилась София.
Она никогда не думала о том, что мать способна на такой поступок.
— Как это вышло?
— Я хотела лучшей жизни, чем та, которую они могли мне дать. Я была эгоистичной и избалованной, уверенная, что заслуживаю большего. Самое смешное, что только с годами начинаешь понимать причину своих несчастий, и, хотя время проходит, многое остается неизменным. Я такая же, какой была сорок лет назад. Я изменилась только внешне.
— Когда ты начала жалеть?
— Сразу после твоего рождения, когда мои родители приехали навестить меня.
